– Дорогая, ты меня напугала. Конечно, я знаю, который час. И еще я знаю то, что ты уже давно должна спать.
– Точно так же, как и ты.
– Ты работаешь? – спросила она.
– А ты думала, что я рисую в начале третьего ночи?
– Ты можешь рисовать и читать до шести утра, так что это меня не удивляет. – Она подошла к столу и села в одно из кресел. – Я поздно вернулась вчера, ты уже спал.
– Полет меня утомил. Я проспал десять часов, но все равно опоздал на работу.
– Соня.
– А сегодня ты вернулся поздно, и я уже спала. Но я думала, что ты меня разбудишь.
– Ты так сладко спала, что я не решился тебя разбудить. Надеюсь, твой день был лучше, чем мой. Я устал.
– Тогда почему ты еще тут, и почему твой стол до сих пор завален бумагами?
– Потому что я ждал, что моя любимая женщина придет и скажет, что она соскучилась.
– Любимая женщина пришла и говорит, что соскучилась, – сообщила Марика.
– Но это еще не значит, что она может сидеть в моем рабочем кресле, поджав под себя ноги.
– И что же ты сделаешь, если я продолжу так сидеть?
– Ничего. По крайней мере, до того момента, пока мы не вернемся в спальню.
– Я хотела с тобой поговорить, – сказала она. – Натанаэль скоро вернется из Штатов – они с мамой были в гостях у родственников. Ты не будешь против, если он будет жить с нами?
– Думаю, ему понравится третья спальня. Особенно когда мы наконец-то найдем время для того, чтобы перевезти его вещи к нам. Гораздо дольше придется возиться с бумагами. Насколько мне известно, процедура усыновления отнимает много времени и сил.
– Ты… уже решил, что хочешь его усыновить? – спросила она осторожно. – То есть, пойми меня правильно – ты не обязан этого делать. Если мы снова зарегистрируем отношения…
– Уже решил, что хочу его усыновить? – переспросил Константин. Говорил он таким тоном, будто сказанное Марикой задело его до глубины души. – Разве это не мой сын?
– Конечно, твой. – Марика вздохнула. – Глупо получилось. Мне бы поменьше амбициозности и уверенности в собственной правоте. Тогда я не думала о тебе и о том, что ты можешь почувствовать, если узнаешь…
– Знаешь, – заговорил он, – мне уже тридцать четыре, но я до сих пор иногда думаю – а если бы у меня был отец? Что бы он мне дал? Что бы мне дала мама? И иногда мне так обидно от того, что у большинства были родители, а у меня их не было. Я даже толком не помню ни маму, ни отца. Только смутные детские воспоминания. И я не могу понять – воспоминания ли это или же что-то, что придумал я сам. А потом я думаю о том, что не знаю, что обычно дают родители детям. Не знаю, каково это – когда у тебя есть и мать, и отец. Конечно, интуитивно я понимаю, что к чему. Но так ли это на самом деле? Обычно то, что мы думаем в подобных ситуациях, отличается от того, что происходит в жизни. И в такие моменты я думаю: что я смогу ему дать? Я с трудом представляю себе даже такую простую вещь, как счастье. Сколько я себя помню, жизнь только отнимала у меня что-то. Все, что у меня есть, я буквально вырывал у нее. Я могу научить его тому, как добиваться своего. Как не полагаться на других, как верить только самому себе. Как понимать, чего ты хочешь, и брать то, что должно принадлежать тебе. Я так привык жить такой жизнью, что уже не представляю, что может быть иначе. Что люди получают что-то без особых усилий. И мне больше всего хочется научить его именно этому – показать, что далеко не всегда нужно отвоевывать у жизни что-то для себя. Что иногда можно просто идти по жизни с улыбкой на лице и радоваться. Проблема в том, что я не умею этого делать. Так как я смогу научить этому кого-то другого?