Правда, которую мы сжигаем (ЛП)

Это мой последний проступок. Змея, завлекающая Еву в Эдемский сад, чтобы отведать запретный плод. Я просто не могу сказать, является ли Рук змеей или плодом, а может и тем и другим.

Есть причина, по которой я избегала его. Я знала, что будет плохо, если мы снова встретимся. Я ослабила свою бдительность, все свои стены, и теперь у меня нет защиты от него или его затуманенных глаз, которые, кажется, заманивают меня.

Я знала, что рядом с ним мне будет хорошо, как в доме у озера. Что я не хотел бы быть Сэйдж, которую все видят насквозь. Я просто хочу быть собой.

Я виню свои гормоны, свое любопытство и какое бы то ни было божество благословило Рука Ван Дорена лицом ангела и телом бога.

Кожа скулит, когда я придвигаюсь ближе, наши колени стукаются друг о друга. Предполагать, что это уже достаточно близко, было ошибкой. Как только я оказываюсь в пределах досягаемости, он заводит одну руку за мою спину, усаживая меня к себе на колени.

— Какого хрена ты делаешь? — я упираюсь ладонями в его грудь, чтобы освободиться от его объятий, но его рука остается сцепленной вокруг моей талии, прижимаясь так, что моя задница впивается в его колени.

— Садись, — приказывает он. — Когда я дую, ты открываешь свои красивые губки, ладно, куколка?

Хватка ослабевает, и мои бедра расслабляются. Его рука прокладывает дорожку вверх по моему телу, кончики пальцев царапают мои чулки, поднимаются по моему боку, нависают надо мной. Я не отрываю от него взгляда, пока он проводит рукой по моим волосам, чтобы схватить меня сзади за шею.

Он делает затяжку, удерживая дым в груди и используя рычаг, чтобы притянуть меня ближе к своему лицу. Я двигаюсь постепенно, крошечная песчинка взвешена в песочных часах.

Я мельком замечаю шрам на его верхней губе, мой язык облизывает то же самое место на моем собственном рту.

Его губы сморщиваются, по ним проходит поток пара. Мое тело действует само по себе, открываясь, как он сказал мне. Мы парим друг над другом, так близко, что я почти могу представить, каким был бы его поцелуй. Я так хорошо знаю, какой он теплый, какой он широкий под моими бедрами.

Все это время мы наблюдаем за движениями друг друга.

Каждую смену, каждое содрогание мы вдыхаем друг друга.

Дым начинает заполнять мой рот, и мои легкие обжигают от вторжения, когда я вдыхаю, пока он не заканчивает. Я сдерживаю его внутри, пока не могу больше, затем выпускаю облако, которое окутывает его лицо, словно туман.

Возникает сильное желание отстраниться и кашлянуть, но Рук так близко, его рука крепко держит меня, как будто он знает, что я попытаюсь отодвинуться от него. Проходит бит, прежде чем он ленивыми движениями подносит коричневую палочку к губам.

Это называется дробовиком (практика вдыхания дыма, а затем его выдоха в рот другому человеку. — Прим. ред).

Я видела его в кино и видела однажды на вечеринке, но я никогда не знала, что это может быть так приятно.

Как такой простой поступок, изображаемый дрянью, мог быть наполнен таким напряжением.

Мы сидим и продолжаем процесс снова и снова.

И я не могу припомнить ни одного случая, когда я чувствовала себя таким беззаботным. Все, на чем я сосредоточена, это то, как он себя чувствует, как он пахнет, как он выглядит. Я окутана маленьким миром Рука и не хочу уходить.

Вся моя жизнь была посвящена фальшивым отношениям, которые едва касались поверхностного показателя того, кто я есть. Я существовала в мире Барби, запертая в своей пластиковой коробке.

До этого. До него.

Десять лет спустя я так и не смогла подобрать для этого слова.

Несмотря на то, что все говорили, что они будут продолжать говорить, несмотря на анархию, которую он поднимает, Рук Ван Дорен — это то, что кажется настоящей жизнью. Эта существенная, туманная сила, которую невозможно ни смягчить, ни потушить.

— Огонь, который никогда не гаснет, — шепчу я вслух, не задумываясь.

Моя голова кажется легкой, гудит на волне, отличной от обычной. Все кажется более напряженным — музыка с вечеринки стучит в моих ушах, то, как бедра Рука двигаются подо мной, запах травы.

Он ставит недокуренный косяк правой стороной вверх в подстаканник, вишня все еще ярко горит.

— Ты собираешься быть человеком, который философствует, когда он под кайфом? — его рот изгибается в уголке, давая мне острую ухмылку.

— Нет-нет, — я качаю головой, мои волосы падают передо мной. — Гомер писал в Илиаде о природных газах, которые вырываются из трещин известняка в горах близ Олимпа. Он называл их — огонь, который никогда не гаснет. Я думаю, это ты.

Я отталкиваюсь от него, откидывая голову назад, мои руки все еще лежат на его груди, когда я перекатываю свое тело, испытывая что-то, что выходит из-под моего контроля. Я лечу, паря над облаками.

Моя кожа похожа на гудящую поп-музыку. Давление оседает на мои бедра, и мой взгляд падает на руки Рука, которые напрягаются, удерживая меня в опасной неподвижности. В этом месте я чувствую, как сильно эта поза влияет на него.