Правда, которую мы сжигаем

Думаю, именно поэтому мне нравится играть. Находясь на сцене, я могу свободно выплеснуть свои эмоции через персонажа, и никто не сомневается в этом, потому что они думают, что это просто часть сценария. Я могу быть ранимой, мягкой, нежной.

Не этот постоянно язвительный, озлобленный человек.

— Мы знаем, что не можем сделать лучше. Но не в этом дело, — Лира шагает дальше в мою комнату. — Речь идет о том, чтобы не позволять тебе грустить в одиночестве. О том, чтобы сделать ее более терпимой. Я не знаю, каково это — потерять близнеца, но я потеряла маму.

Я смотрю на нее, на понимание в ее глазах. Не жалость или сочувствие, а взаимное знание одинаковой боли.

— Никто не может их вернуть. Как бы сильно мы этого ни хотели. Но ты не должна переживать это в одиночестве. Нам не нужно говорить о ней, или мы можем. Мы сделаем все, что ты хочешь сегодня, даже если ты просто хочешь, чтобы мы сидели здесь с тобой в тишине. Я прошла через смерть моей матери в полном одиночестве, и никто не мог меня поддержать, и я не позволю тебе повторить мою ошибку. Не тогда, когда мы здесь.

Дружба.

Для таких, как я, это всегда было чуждым понятием.

Девушка, которую учили, что отношения, которые ты поддерживаешь, нужны только для того, чтобы продвинуть себя дальше в жизни. Это никогда не о реальной связи. Я всегда была лишь пешкой в жизни людей, которую использовали для того, что я могла что-то им дать.

Никто никогда не был со мной, потому что я была Сэйдж.

Никто никогда не дружил со мной, потому что я была Сэйдж.

Они были связаны со мной из-за моего статуса, моего имени, моих денег.

И вот я здесь, без всего этого, и эти две девушки все равно решили стать моими друзьями. Несмотря на то, что близость ко мне заставит людей говорить о них.

Кто-то выбирает меня за меня.

Они видят во мне то же, что и Розмари, — девушку, которая значит больше, чем ее репутация.

— Вы сказали, что принесли «Шестнадцать свечей»? — мягко спрашиваю я.

Браяр улыбается.

— И «Любовь не купишь»!

Мы решаем, что лучше пройти по коридору в их комнату, учитывая, что мой сосед по комнате может войти в любое время и попытаться выгнать нас. Но я делаю то, чего никогда не делаю — впускаю их.

Я позволяю им быть со мной по-своему.

Вместе мы передвигаем кровати Браяр и Лиры, сдвигаем телевизор на середину комнаты и приоткрываем окно. Мы все ложимся на матрасы, включаем первый фильм и зажигаем украденный у Рука косяк.

Я не курила с тех пор, как в последний раз тусовалась с ним, это было больше года назад. Эффект травки сильно поразил меня. Я ем больше еды, чем за последние месяцы, и, Боже, я смеюсь.

Настоящий смех, которого я не испытывала с тех пор, как была совсем маленькой.

Мы смеемся, потому что Лира становится философом, когда она под кайфом. Она рассказывает, конечно же, о жуках, о том, как их жизнь влияет на наше повседневное существование, которое превращается в творение человеческой жизни и религии.

Я так много узнаю о них обоих в эти моменты.

То, как они видят мир, как они относятся к определенным вопросам, их увлечениям.

Странно, что такой день. Как среди всей этой тьмы и хаоса мы можем создать что-то доброе и светлое.

Бывали времена, когда чувство вины нападало на меня, пытаясь поднять свою уродливую голову.

Как ты могла бы насладиться этим днем? Когда ты знаешь все, что он представляет?

Но я пытаюсь думать о Розмари, о том, как бы она не хотела, чтобы я была в депрессии одна в своей комнате. Я думаю о том, что она хотела для меня в жизни, что она хотела бы, чтобы я была счастлива, даже если это будет без нее.

Я думаю о том, как бы я себя чувствовала, если бы мы поменялись местами.

Я бы не хотела, чтобы она страдала. Я бы хотела, чтобы она испытывала радость, смех, любовь даже в день моей смерти.

— Итак, слушай, — объявляет Браяр, переворачиваясь на живот и кладя себе в рот кусочек шоколада. — ты не обязана мне говорить, но я действительно должна знать. Что у тебя с Ван Дореном?

Я под кайфом, и последний человек в мире, о котором я хочу сейчас думать, это он.

Я проглатываю полный рот Skittles, небрежно глядя на нее.

— Что ты имеешь в виду?

Она поднимает на меня обе брови.

— Я родилась ночью, но не прошлой, Сэйдж.

— То небольшое ободряющее выступление, которое он сделал на заднем сиденье после Перчатки, казалось довольно горячим, насколько я могу судить, — добавляет Лира, крутя стебель своей вишни в воздухе.

— Он просто… — я делаю паузу. — Он просто уводил меня от Сайласа. Я сказала ему какую-то хрень. Если бы это сделал не Рук, это был бы Алистер или Тэтчер.

Я не хочу лгать им о нем, но что я им скажу? У меня нет слов, чтобы описать, кем были Рук и я. Я никогда никому не говорила о нас вслух и даже не знаю, с чего начать.

Они мгновение смотрят друг на друга, прежде чем Браяр заговорит.

— Он смотрит на тебя так, будто испытывает физическую боль. Я не думаю, что он замечает, что делает это, но ему больно смотреть на тебя.

Я уверена, это похоже на боль. Как искривленная боль.

В какой-то момент он смотрел на меня с тоской и потребностью, с желанием и страстью, а теперь это просто ненависть.