Правда о Бэби Донж

— Видишь ли, твоя беда в том, что жена твоя не женщина, а молоденькая девушка. И, увы, останется такой навсегда. Она не способна следовать за тобой. Ее мечта — плыть всю жизнь по течению среди живописных берегов, нашептывая слова любви мужчине, который сидит перед ней и гребет.

Ольга — та понимала реальную жизнь. Понимала, что такое любовь, в особенности понимала мужчин.

— Через некоторое время, если не бросишь дела, а я знаю, ты их не бросишь, ты станешь самым влиятельным лицом в городе. И, если захочешь, пойдешь далеко. Запомни, что я сказала тебе сегодня.

Она произнесла эти слова, лежа на кровати и куря папиросу.

— Нам надо было встретиться раньше. Гастон ни на что не способен, если его не подталкивать. А мы с тобой…

Уловила ли Беби запах Ольги Жалибер? В это можно поверить, как и в то, что она обнюхивала его кожу, когда он засыпал.

— Хочу дать тебе совет, Франсуа. Только не подумай, что я ревную. Будь осторожен с госпожой Жалибер. Не знаю, я, может быть, ошибаюсь, но у меня складывается впечатление, что тебя хотят завести слишком далеко.

Каково! Уж не обладала ли она вдобавок ко всему деловым чутьем и не опасалась ли за их состояние? Не далее как накануне Ольга заговорила с ним о проекте клиники, одним из основных акционеров которой он мог бы стать.

— Не волнуйся. Я знаю, что делаю.

Он вложил средства в строительство клиники. Не для того ли, чтобы поступить наперекор жене?

В чем можно его упрекнуть? Денег он давал Беби, сколько она хотела. Дела его шли превосходно. Он наезжал в Каштановую рощу так часто, как мог. Вкусы у него были простые. На себя он почти ничего не тратил. Ни его романы, ни мимолетные увлечения ни разу не вызывали ни малейшего скандала.

Пусть поговорит с кем угодно в городе, и ей ответят: «Донжи знают, чего хотят. Они далеко пойдут».

Да, пойдут — наперекор девчонке-фантазерке, заказывающей в Париже платья за несколько тысяч франков, чтобы одиноко разгуливать в них в деревенской глуши, и затеявшей вместе с Мими Ламбер переводить английских поэтов.

Вот чем они обе занимались с такой страстью, словно от этого зависели судьбы мира. А когда Франсуа приезжал отдохнуть несколько часов на воздухе, кухарка Кло в ужасе восклицала:

— Вы забыли шампиньоны!

Или несоленое масло, или что-нибудь другое, чего не было в Орнэ.

— Не посмотрите ли кран в прачечной?

В пижаме он отправлялся чинить кран, укатывал корт. А шторы в спальне были задернуты до десяти-одиннадцати утра. Наконец, спускалась Беби, наряженная, как на праздник, в белье, которое впору прожженной кокетке, стройная, гибкая, с застывшей на губах улыбкой.

— Ты еще не одет, Франсуа? Скоро за стол.

— Что ты делаешь?

Он удивленно остановился, сообразил, что стоит посреди комнаты, но так и не вспомнил, что минуту назад стремительно расхаживал по ней из угла в угол.

— Что с тобой?

В дверях стояла встревоженная Жанна. Франсуа посмотрел на себя в трехстворчатое трюмо, увидел осунувшееся лицо, лихорадочные глаза, взлохмаченные волосы. Он спустил галстук, и концы его болтались по обе стороны воротничка.

— Я все думаю, правильно ли ты поступил, приехав сюда на отдых. По-моему, тебе лучше было бы в городе с Феликсом. Ты слишком много думаешь.

Он с горькой улыбкой посмотрел на нее, встревоженную, вечно старающуюся, чтобы вокруг царили мир и покой.

— Что если тебе на время куда-нибудь уехать?… Мы все — и мы и вы — никогда ничего не понимали в Беби. Я думаю, это у нее от отца. Когда-нибудь я тебе об этом расскажу, хотя мама рассердится.

— Ответь мне, Жанна…

Ее насторожила неожиданная суровость обращения.

— Отвечай откровенно. Считаешь ли ты, что я такой же муж, как любой другой? Что я хороший муж?

— Но…

— Отвечай.

— Хороший.

— Уверена?

— Если не считать разных глупых историй, о которых болтают. Но это не имеет большого значения. Я убеждена, что Феликс… Но раз я об этом не знаю. И это происходит не у меня в доме…

— Так вот, моя бедная Жанна. Я чудовище. Дурак. Идиот, несчастный идиот, понимаешь? Это я во всем виноват.

— Успокойся, Франсуа, прошу тебя. Внизу дети… В последние дни Жак очень нервничает. Еще вчера он меня спросил…

— О чем?

— Он спросил меня… Ты меня пугаешь, ну да ладно. Он спросил, какое преступление совершила мама. Я не нашлась, что ответить.

— Что ему ответить? Что преступление его матери в том, что она слишком любила его отца. Поняла?

— Франсуа!

— Не бойся, я не сошел с ума. Я знаю, что говорю. А теперь иди. Оставь меня ненадолго. Я скоро успокоюсь и спущусь. Кстати, ничего не говори Жаку. На днях я сам с ним поговорю. Если б ты знала, моя бедная Жанна, какими идиотами могут быть мужчины.

И он повторил, сдерживаясь, чтобы снова не грохнуть кулаком в стену:

— Идиоты! Идиоты! Идиоты!

7

— Ты в самом деле хочешь знать? Понимаешь, это обычная история. Они пытались быть счастливыми, как вы, как мы. Прилагали все усилия. Теперь папа умер. И в этот час…

В открытое окно проникало прохладное дыхание ночи. Над черными кронами деревьев всходила луна. Дети уже легли. Служанка на кухне домывала посуду.