Правда о Бэби Донж

— Коль скоро вы простили жену и желаете ее оправдания, могу как адвокат сообщить вам только…

Как человек мэтр Бонифас осуждал их обоих более сурово, чем любой присяжный. Он снова испачкал нос в табаке.

— Сейчас мне трудно сказать вам, какую версию я решу защищать, — это будет зависеть от состава присяжных, а также от позиции прокурора. Но позвольте мне чистосердечно признаться, что передо мной очень трудная задача и что…

Франсуа не понимал, как он выбрался из этой западни. Должно быть, мэтр Бонифас сам открыл дверь. Как только Франсуа увидел свет и вдохнул свежий воздух, он ринулся наутек. Попрощался ли он хотя бы с должной учтивостью?

На улице светило солнце, клубилась в его лучах пыль, катилась тележка зеленщика, в которую была запряжена собака.

— В Америке… — сказал следователь, человек, как видно, далеко не глупый. Какое выражение он употребил?

— Нравственная жестокость.

Франсуа несколько раз нажал на стартер, не включив зажигания.

Беби заявила:

— Нужно было, чтобы кто-то ушел — или он, или я. Я подумала, что ребенок больше нуждается в матери, чем в отце.

Франсуа забыл, что сегодня базарный день. Он долго сигналил на углу запруженной людьми улицы.

— Проезд закрыт. Не видите, что ли? — крикнула ему какая-то торговка, указывая на дорожный знак, устанавливаемый в такие дни прямо на мостовой.

Ему пришлось долго маневрировать, прежде чем он выбрался из тупика.

9

Он узнавал местность: однажды он проезжал по этой дороге с Феликсом. Из Мийо они выехали к ночи. Купили там перчатки: Мийо — город перчаток. Фамилия старшего мастера на сыроварне была тоже Мийо.

Чтобы попасть в Каор, надо пересечь обширное кремнистое плато, без единого домика или деревца, своего рода пустыню, усеянную камнями, какие, наверно, встречаются на луне.

Почему сегодня он так торопится? Не его вина, если он позабыл причину спешки. Он делал все, что мог, чтобы вспомнить. Делать все, что можешь! Кто это сказал? Значит, того, что он делал, было недостаточно. Правда, он еще чувствовал слабость. Нет!.. Словом, при самом искреннем желании он не мог бы точно ответить, почему так торопится.

Очевидно, сумерки еще не сменились мраком: свет был такой же, как в прошлый раз; вернее, света уже не было, однако темнота еще не наступила. Нигде ни огонька. И небо, и камни одинаково серого холодного цвета. Тень камни не отбрасывают; изредка попадаются обломки крупнее — возможно, аэролиты.

Это не день и не ночь, и Франсуа кидает то в жар, то в холод. Он весь в поту и дрожит. Изо всех сил жмет на акселератор, и тем не менее машина ползет не быстрее навозного жука.

Сможет ли он проехать, не видя ее или, вернее, прикидываясь, что не видит? Он знает, что Беби здесь, слева, в маленьком белом автомобиле. На ней зеленое муслиновое платье до лодыжек и большая накидка светло-желтого цвета, в руке зонтик. Что за причуда обременять себя зонтиком, когда едешь в машине? Правда, машина у нее с открытым верхом. Она походит на автомобиль Мими Ламбер.

«Тем хуже для нее!»

Конечно, Беби машет ему зонтиком. Но зачем она взяла белый автомобиль? Почему одна отважилась отправиться в эту лунную пустыню? Почему выбрала эту маленькую тропинку справа от дороги, откуда ей не выбраться?

Беби потерпела аварию. Тем хуже. Он торопится. Боже мой, как он мог забыть куда едет, и что у него за срочное дело!

Проехать мимо тропинки, притворившись, что не замечаешь своей жены? Это не любезно, даже не вежливо. Папаша Донж был простой кожевник, но вежливости он сыновей научил.

— Привет, Беби!

Вот так. Беспечным тоном. Не останавливаясь, не замедляя ход, словно не замечая, что у нее авария. А она все машет зонтиком. Поздно! Он уже проехал и не обязан видеть, что там позади него.

Долго ли он здесь задержится? Ему нельзя терять ни минуты; у него неотложное свидание. И вот доказательство — его ждет целая толпа.

В зале собралось человек сто с лишним. Одних он знает, других — нет. Тут рабочие с его завода, официант из кафе Центральное, тот самый, что на Новый год вручал ему бутылочку ликера и рекламный карандаш.

— Садитесь.

— Сначала я должен объяснить вам, ваше королевское величество…

— Та-та-та! Я же сказал: «Садитесь».

Узнали ли присутствующие, как и он, мэтра Бонифаса? Королевский наряд преобразил его, но это его борода, правда, аккуратней расчесанная, его кустистые брови. На Бонифасе королевский наряд, пурпурная мантия, на голове корона, в руке скипетр. Произнося «Та-та-та», он слегка постукивает им по плечу Франсуа, и его лицо, нарумяненное, как у карточного короля, выражает неподдельное веселье. Вот почему присутствующие не узнали его — из-за нарумяненного лица и плотоядной улыбки!

— Мой юный друг!

— Простите! Я вам не…

— Та-та-та-та!

Бац! Сильный удар скипетром по голове. Опустив глаза, Франсуа с испугом замечает, что он в кальсонах. Ему нужно было дать время одеться: нельзя же появляться перед королем в кальсонах. Франсуа приходит в полное замешательство.

— Молчать! Эй, вы там, в глубине зала, потише!