Правда о деле Гарри Квеберта

— Ты ее терпеть не могла.

— А почему ты больше не пишешь книжек? Когда ты был великим писателем, тебя все любили.

— Я и сейчас писатель.

— Возвращайся домой. Я тебе сделаю отличных хот-догов и горячий яблочный пирог с шариком ванильного мороженого, чтобы ты его на нем растопил.

— Мама, мне тридцать лет, я сам себе могу наделать хот-догов, если захочу.

— Представляешь, твоему отцу больше нельзя хот-догов. Так доктор сказал. (Я услышал, как отец в глубине комнаты заныл, что иногда все-таки можно, а мать несколько раз повторила: «Все, с хот-догами и всей этой дрянью покончено. Доктор сказал, что ты все себе засорил!») Марки, дорогой! Папа говорит, тебе надо написать книгу о Квеберте. Тогда ты сможешь начать все заново. Раз все вокруг говорят про Квеберта, все будут говорить про твою книгу. Почему ты больше не приходишь к нам обедать, Марки? Ты так давно у нас не был. Ням-ням, славный яблочный пирог!

Я почти проехал Коннектикут, когда мне в голову пришла не лучшая мысль выключить на время CD с оперой и послушать новости по радио; оказалось, что из-за утечки информации в полиции СМИ узнали о рукописи «Истоков зла», найденной вместе с останками Нолы Келлерган, и о признании Гарри в том, что связь с ней стала для него источником вдохновения. За утро эта новая сенсация уже успела облететь всю страну. На АЗС сразу за Нью-Хейвеном я, залив полный бак, обнаружил, что заправщик прилип к экрану телевизора, где снова и снова повторяли это сообщение. Я уселся с ним рядом и попросил прибавить звук; взглянув на мое убитое лицо, он спросил:

— Вы чего, не в курсе? Все уж сколько часов только об этом и твердят. Вы-то где были? На Марсе?

— В машине.

— Ха, у вас что, радио нет?

— Я слушал оперу. Хотел развеяться.

Он с минуту разглядывал меня.

— Я вас вроде знаю, нет?

— Нет.

— А по-моему, знаю…

— У меня очень заурядное лицо.

— Нет, я вас точно где-то видел… Вы с телевидения, ага? Актер?

— Нет.

— А чем занимаетесь?

— Я писатель.

— Ах вот оно что! Тут в прошлом году ваша книжка продавалась. И личность ваша на обложке была, прекрасно помню!

Он запетлял между стеллажами в поисках книги, которой там, естественно, больше не было. Наконец он откопал одну на складе и с торжествующим видом вернулся к стойке:

— Вот, это же вы! Глядите, ваша книга. И имя ваше написано, Маркус Гольдман.

— Пускай так.

— Ну? Что новенького, мистер Гольдман?

— Честно говоря, ничего особенного.

— А куда путь держите, позвольте спросить?

— В Нью-Гэмпшир.

— Шикарное местечко. Особенно летом. Вы туда зачем? На рыбалку?

— Да.

— А кого словить хотите? Там кое-где такие черные окуни водятся — охренеть.

— Да, похоже, словлю одну мороку. Я к другу, у него неприятности. Очень крупные неприятности.

— Э, да уж небось не такие крупные, как у Гарри Квеберта!

Он расхохотался, с жаром пожал мне руку — потому что «нечасто тут встретишь знаменитостей» — и угостил кофе на дорожку.

В общественном мнении царило смятение: мало того что наличие рукописи среди останков Нолы означало окончательный приговор Гарри; в первую очередь глубочайшую неловкость вызвало известие о том, что книга родилась из любовной связи с девочкой пятнадцати лет. И как теперь к этой книге относиться? Неужели вся Америка, возведя Гарри в разряд литературных звезд, оказала поддержку маньяку? В общей атмосфере скандала журналисты, со своей стороны, выдвигали разные гипотезы о том, что могло заставить Гарри убить Нолу Келлерган. Может, она угрожала разоблачить их связь? Или хотела порвать с ним и он потерял голову? Все эти вопросы помимо воли теснились в моем мозгу все время, пока я ехал в Нью-Гэмпшир. Я изо всех сил пытался отвлечься, выключал радио и пускал оперу, но любая мелодия наводила меня на мысли о Гарри, а едва я вспоминал Гарри, я вспоминал и девочку, тридцать лет пролежавшую под землей рядом с домом, где, как мне всегда казалось, я провел прекраснейшие годы своей жизни.