Правда о допетровской Руси

Но уже через три дня после смерти Федора Алексеевича явились выборные из 16 стрелецких полков и из Бутырского полка и требовали, чтобы были схвачены полковники, которые «вымучивали» деньги у стрельцов, а иначе угрожали «промыслить о себе сами» — перебить полковников и разграбить их дома. Почти в таких же и в несравненно более грозных обстоятельствах в 1648 году Алексей Михайлович сумел погасить пламя уже полыхавшего восстания.

Но в 1682 году не было в правительстве человека, который мог бы и хотел остановить начинающиеся события, и они все больше выходили из-под контроля. С трудом уговорили стрельцов не требовать выдачи полковников «головою», но и во время правежа, когда полковников Карандеева и Грибоедова били кнутами, а остальных батогами, стрельцы кричали «давай!» или «довольно!», и палачи им подчинялись.

С тех пор стрельцы совершенно распоясались и ни во что не ставили даже князя Долгорукого, а уж тем более начальников помельче. При появлении начальства в полках и в присутственных местах стрельцы «бранились непотребными словами», швыряли в них камни и палки, силой препятствовали входить в съезжие избы. Многие офицеры поплатились жизнью за попытку навести хоть какой-то порядок — их побросали с колоколен.

Наверное, выйди к стрельцам царь — и они бы начали с правительством осмысленный диалог, как это и было в 1648 году. Но царь лежал в гробу, его младшие братья не вызывали доверия, и в чем бы ни состоял повод, с чего бы ни началось, причиной, по которой солдатский бунт затянулся и стал так опасен, была, несомненно, династическая неопределенность.

Часть стрельцов упорно считала, что «Медведиха» отравила законного царя Федора, и эти стрельцы, почувствовав силу, хотели «уходить до смерти Медведиху и Медвежонка». Другая часть стрельцов хотела на царство Петра, потому что «с Ивана толку нет», просто не знала толком, что делать и кому подчиняться после смерти законного царя… Тем более царя и не было.

На эту-то неопределенность и наложились старые обиды, назначение неугодных стрельцам офицеров, долгая невыплата хлебного и денежного жалованья. Будь ситуация в стране стабильной, бунт прекратили бы в одночасье.

Возможно, мог бы навести порядок Василий Голицын — он был очень популярен в армии, но вот его-то в дни этих событий не было видно и слышно. А другие начальственные лица — будь то Милославские или Нарышкины — вряд ли смогли бы остановить проклюнувшийся бунт, бессмысленный и беспощадный.

Маловероятно, чтобы какой-то из противоборствующих кланов сам стал бы организовывать бунт. Но, несомненно, многим было выгодно использовать уже начавшееся восстание, и наивно думать, что это были только кланы Нарышкиных и Милославских.

Меньше всего я сомневаюсь в том, что пламя восстания активно раздувалось Милославскими, в том числе Софьей и ее людьми. Конечно, раздувалось, да еще как! Называются даже конкретные люди, игравшие роль агитаторов, — Одинов, Цыклер, Толстой, Чермный, Озеров, Петров, вдова, постельница Федора, Семенова, приходившие по ночам к сказавшемуся больным Ивану Михайловичу Милославскому и разносившие «нужные» слухи. По отзывам одного ехидного поляка, пана Гонсевского, для царевны Софьи известие о бунте было сладостно, как для патриарха Ноя известие о масличной ветке, которую принес голубь в ковчег, — знак того, что гора Арарат уже выступила из вод Всемирного потопа.

Но считать эту силу единственной в бунте и даже считать ее причиной бунта будет наивным повторением пропаганды Нарышкиных.

Во-первых, Нарышкины тоже вели пропаганду, и хорошо известны их агитаторы: Иван и Борис Голицыны, Яков, Лука, Борис и Григорий Долгорукие.

Во-вторых, в действие вступали силы, которые вообще не имели ничего общего с конкретным феодальным кланом.

Иван Андреевич Хованский, старая ошибка Алексея Михайловича, ездил к стрельцам, пользуясь своей репутацией боевого воеводы, и мутил воду по-своему: мол, в тяжком вы ярме у бояр, выбрали бог знает какого царя, и теперь вам не только корму и денег не дадут, а будете вы и дети ваши в тяжкой неволе у бояр. И увидите, еще хуже будет! Бояре, они такие, Москву отдадут неприятелю, а православие искоренят.

Легко сказать, что действовал Хованский в интересах Милославских, ведь «бог знает какой царь» — это Петр, тогда не было другого. Но и для искоренения Милославских его пропаганда вполне годилась. Впоследствии мы увидим, что князь Иван Андреевич Хованский даже сам возглавил это восстание, и в результате этот солдатский мятеж вошел в историю под названием «хованщина».

15 и 16 мая развернулись главные события: с раннего утра по стрелецким слободам проскакали Александр Милославский и Петр Толстой с криком, что Нарышкины задушили царевича Ивана и что стрельцов требуют в Кремль на службу. У агентов Милославских были уже готовы списки «изменников», которых надо было требовать на расправу, числом до тридцати человек. План был разработан вполне «грамотно», но, как всегда, получилось вовсе не по плану.