Эротические сцены — главные в книге Илиодора. Приведем один образчик таких писаний, чтобы было ясно, с какого рода низкопробными «свидетельствами» приходится иметь дело.
В числе «смертных грехов», которые автор «Святого чёрта» инкриминирует Распутину — половая разнузданность «Царева друга». Илиодор даже проводит классификацию «домогательств» и выделяет несколько категорий женщин, доверившихся Распутину и ставших добычей этого «развратника». «Жертвы Григория разделяются на четыре категории: жертвы поцелуев и бань, жертвы особо рода прикосновений, жертвы изгнания бесов и жертвы плотского совокупления».
Оставим в стороне все прочие «живые примеры» и остановимся лишь на одном, ставшем потом самым ходульным — «растлении монахини». В этой сцене сексуальная фантазия Илиодора предстает во всей своей неприглядности.
«Послушница Ксения Г. — послушница женского монастырского подворья, находящегося в Царицыне. Девица 28 лет. Некрасивая, но очень симпатичная, полная, упругая, в высшей степени набожная и целомудренная. Она сейчас живет при епископе Гермогене в Жировицком монастыре, на гостинице. Когда я был в Царицыне, она доставляла в храм моего монастыря просфоры. В марте 1911 года приходила ко мне на исповедь. Перечисляя свои грехи, она запнулась, застеснялась».
Стоит особо подчеркнуть, что разглашение тайны исповеди — великий грех и церковное преступление для лица церковного звания. Но, когда Илиодор со своими «подельниками» стряпал свой опус, он уже снял сан, а совесть и стыд — с такими моральными категориями бывший монах знаком не был.
Итак, «симпатичная», «плотная» и «упругая» запнулась, но сразу же на помощь пришел духовный наставник. «Ну говори, всё, всё, — предложил я ей. — Да вот Григорий Ефимович делал со мною… — Нехорошее? — Да».
Однако установление самого факта «плохого деяния» исповедующего лица не удовлетворило. Он, как и немалое число других современников, жаждал узнать подробности, детали, весь «процесс нехорошего». Поэтому Илиодор якобы прервал разговор и предложил «упругой» прийти к нему через три дня, чтобы «рассказать всё подробно». Не будем попутно комментировать нюансы сего рассказа, который совершенно противоречит исповедальной традиции, перейдем к главному, к тому, что возбуждает воображение эротоманов и тогда, и теперь: к сцене разврата. Жалкие порнографы начала века могли отдыхать, «свидетель обвинения» рисует яркую картину, да так смачно, что можно подумать, что являлся соучастником.
Распутинская «жертва четвертой категории» («совокупление») безропотно пришла в келью к Илиодору, как и было указано, через три дня. Тот поставил её перед иконой и заставил рассказывать, «все, что с тобою делал Григорий». Несчастная дрожала, бледнела, но наконец при понукании Илиодора, убеждавшего ее, что эти подробности ему нужны, чтобы разоблачить «старца», оказавшегося на самом деле «бесом», Ксения начала свое повествование.
«Дело было, дорогой батюшка, на святках. „Старец“ заранее предупредил А. М. Л., в доме которой, как вам известно, я ради послушания по приказанию матушки-игуменьи кое-что исполняю в домашних работах, что он придет к ней ночевать в какой-то день. Пришел. Когда настала пора спать, он и говорит A. M.: „Голубка, пошли в монастырь за Ксениею; она мне очень нужна“. A. M., конечно, послала прислугу, и я, как водится, явилась, хотя мне странным показалось, почему это я в такой поздний час понадобилась».
Прервем сей жалостливый рассказ и заметим, что монахиня не могла покинуть «в поздний час» монастырь без разрешения настоятельницы. Следовательно, мать-игуменья была «в курсе», что вообще выходит за рамки всего представимого. Очевидно, эту историю сочинял какой-нибудь Амфитеатров, которому просто был неведом монастырский уклад. Однако вернемся к прерванному эротическому сценарию.
«Как только A. M. легла в постель, Григорий приказал мне раздеть его. Я раздела. Потом приказал раздеться самой; я разделась. Он лег на приготовленную кровать и говорит: „Ну, милка, ложись со мною“. Я, дорогой батюшка, как и вы, считала его великим праведником, освятителем наших грешных тел и целителем, повиновалась, легла около него, а сама думала: „Господи! Что же дальше-то будет?“».
Дальше было то, что и должно было быть и что Илиодор живописует со смачным удовольствием. «Он начал меня целовать, так целовать, что на моем лице не осталось ни одной точки, „старцем“ не поцелованной. Целовал меня, как говорится, взасос, так что я еле-еле не задыхалась».
Снова прервем цитирование грязного словесного потока и заметим лишь, что, по словам автора (авторов), Распутин «пользовал» невинную монахиню, которая еще не знала, что делают голые мужчина и женщина в постели, но уже хорошо знала, как целуются «взасос», целых четыре часа!
Изнасилованная и умученная «милка» закончила свое повествование фразой юной невинной гимназистки, покидавшей праздничный утренник: «Потом я пошла домой».