Правда о Первой Мировой войне

В моей оценке тех или иных моментов мне важнее было дать материал для верного суждения, чем «кудахтать» над «объективными причинами и реальными возможностями» для сохранения репутации отдельных личностей, чтобы дать им возможность и в будущем губить людей. Вооружась перспективой истории, я не могу расценивать репутации этих личностей выше судеб целого народа или одного из его поколений.

С другой стороны, у меня также нет охоты преувеличивать недостатки отдельных лиц для оправдания общераспространенных и часто ошибочных выводов, либо приписывать этим лицам все те ошибки и безумства, за которые должен расплачиваться народ в целом.

Настоящими задачами историка являются выявление опыта, постановка на основании этого опыта диагноза и предостережение будущих поколений – но никак не составление патентованных лекарств. Конечно, историк окажется беспочвенным оптимистом, если он будет думать, что грядущие поколения потрудятся внять его предостережениям.

Заглавие этой книги, имеющее двоякий смысл, требует короткого пояснения. Некоторые могут оказать, что война, нарисованная здесь, не есть «настоящая» война и что «настоящую» войну «надо искать в исковерканных телах и в психике отдельных индивидуумов». Я совершенно не собираюсь игнорировать или оспаривать эту правильную, но одностороннюю точку зрения. Для каждого, кто пытается, как я это делаю здесь, смотреть на войну как на эпизод в истории человечества, эта точка зрения не так важна. Хотя война и влияет сильнейшим образом на отдельных индивидуумов, но индивидуумы эти насчитываются миллионами, а корни их судеб теряются в весьма далеком прошлом. Поэтому, безусловно, необходимо оценивать войну в перспективе и отделять главные ее нити от клубка человеческих несчастий и страданий – отличных переживаний участников войны.

Попытка сделать это является тем более желательной, что нахлынувшая на нас за последнее время литература о войне не просто индивидуалистична, но фиксирует все внимание на мыслях и чувствах некоторых отдельных пешек войны.

Правда, война велась и решалась скорее психикой индивидуумов, чем столкновением физических сил. Но это происходило в кабинетах и в военных штабах, а не в рядах пехоты или в уединении разоренных войной домов.

Другой преднамеренный смысл заглавия заключается в том, что уже настало время, когда можно писать правдивую историю войны. Правительства с беспримерным самоотвержением раскрыли свои архивы, а государственные мужи и генералы – свои сердца. Можно смело оказать, что в настоящее время большинство свидетельств о войне или уже опубликовано, или доступно для изучения.

Но эти свидетельства пока еще недостаточно прокомментированы.

Появление до сих пор в обильном количестве документов, дневников и мемуаров о войне хорошо в том отношении, что их еще возможно проверить личными показаниями тех, кто участвовал в критических периодах войны и кто принимает участие в обсуждении опыта войны. В подобных «очных ставках» заключается для историка отличная возможность установить истину.

Чем больше историк является свидетелем описываемых им событий или чем ближе он соприкасался с участниками этих событий, тем сильнее он приходит к убеждению, что история, основанная исключительно на официальных документах, – искусственная история. К тому же нередко история невольно попадает и во власть кустарной «мифологии» – легенд о войне.

Глава 1. Истоки войны

Пятьдесят лет были затрачены на подготовку Европы к взрыву, и пяти дней оказалось достаточным, чтобы взорвать ее. Изучение того, как заготавливались подрывные средства, явившиеся основной причиной конфликта, лежит за пределами кругозора и объема краткой истории мировой войны. Иначе нам пришлось бы обрисовать влияние Пруссии на создание германского государства, политические концепции Бисмарка, философские тенденции Германии и ее экономическое положение, т. е. совокупность факторов, превративших естественное стремление Германии к коммерческим целям в погоню за мировым господством. Нам пришлось бы также проанализировать тот пережиток средневековья, каким являлась Австро-Венгрия, понять ее сложную национальную проблему, искусственность ее правящих учреждений и то безграничное тщеславие, которое в своем безумии пыталось отсрочить неизбежный конец.

Нам пришлось бы исследовать необычную смесь самомнения и идеализма, руководившую политикой России и возбуждавшую опасения за границей – главным образом среди германских соседей России, смесь, которая была, может быть, наиболее смертоносной составной частью мешанины, приведшей к конечному взрыву. Нам пришлось бы уяснить себе постоянную тревогу Франции по поводу непрерывных агрессий, которым она подвергалась с 1870 года, изучить возрождение доверия, которое помогло ей противостоять дальнейшим оскорблениям и в глубине души затаить тяжкую обиду за раны, нанесенные ее телу Германией хирургическим отсечением Эльзас-Лотарингии.