Правда о штрафбатах — 2

И.И. Рощин вспоминал, что в большинстве своем штрафники действительно совершили воинские преступления — дезертировали во время боя или струсили в ответственный момент. Однажды в штрафную роту привезли моряков из Поти, человек тридцать, которые, вернувшись из очередного похода, пошли в увольнение на берег. Здесь они помянули погибших товарищей, и очень не понравились им рыночные торговцы — здоровые мужики, место которых в трудный для Родины час, конечно, не за прилавком, а на фронте. Ну, моряки и объяснили им это на деле, за что угодили под трибунал — с подачи местных властей.[58] В роту, в которой служил И.И. Рощин, был направлен бывший майор, начальник военторга. Он по заказу командарма сшил его подруге шикарные сапожки. Начальник штаба армии потребовал для своей подруги сапожки еще лучшие. А материала у майора больше не оказалось. В результате его отдали под трибунал по надуманному поводу. В одном из новых пополнений оказалось семь девушек — медсестер. Все отступали — и они бежали вместе со всеми, пока не остановил их заградотряд и — в штрафную роту.[59]

П.Д. Бараболя: «Первое знакомство со штрафниками произвело гнетущее впечатление. Конечно, внешне это были вполне, что называется, нормальные парни или молодые, до тридцати лет, мужчины — улыбчивые и настороженные, угрюмые и лукавые. На большинстве из них ладно сидела военная форма. Ну, просто хоть пиши с иных иллюстрации для строевого устава! Однако совершенно по-другому смотрелся «послужной список» этих людей. Военные трибуналы за совершенные воинские или уголовные преступления «отмерили» им суровые наказания — от пяти лет до смертной казни. Последних во взводе оказалось семеро. Тут было над чем задуматься».[60]

А.И. Берноггейн: «Слова «штрафбат» или «штраф-рота» с момента появления приказа стали пугалом, а позднее и модой для старших начальников напоминать младшим о своем месте… Приказ № 227 зачитывался в войсках. Сам я тогда — капитан, инженер полка — разъяснял приказ подчиненным в строю применительно к задачам, которые выполнял полк: не готов аэростат к подъему и отражению налета вражеских самолетов — значит, вы отступили в бою; отказала боевая машина — вы не выполнили приказ; самовольная отлучка, сон на посту, утрата оружия или снаряжения, не говоря уже о самострелах, — это и есть нарушение приказа № 227, а отсюда трибунал и, возможно, штрафбат или штрафрота (каждому — свое)».[61]

По свидетельству Н.И. Смирнова, в его подчинении находились военнослужащие, направленные в штрафную роту по различным причинам: цыган, укравший лошадь у командира полка; баптист, отказавшийся брать в руки оружие.[62]

Генерал-полковник В.М. Шатилов в своих мемуарах «Знамя над рейхстагом» пишет, что курсант военного училища Е. Мельников был отправлен в штрафную роту за отказ сдать трофейный фотоаппарат — подарок отца, полковника Мельникова, заместителя командующего по бронетанковым войскам 46-й армии 3-го Украинского фронта.[63]

А.В. Пыльцын: «Нештатным «начальником штаба» (проще говоря — взводным писарем) был у меня капитан-лейтенант Северного флота Виноградов. Он прекрасно владел немецким языком, но, как ни странно, именно это знание языка противника и привело его к нам в ШБ. Будучи начальником какого-то подразделения флотской мастерской по ремонту корабельных радиостанций, он во время проверки отремонтированной рации на прием на разных диапазонах наткнулся на речь Геббельса. И по простоте душевной стал ее переводить на русский в присутствии подчиненных. Кто-то донес об этом то ли в особый отдел, то ли в прокуратуру, и в результате получил Виноградов два месяца штрафбата «за пособничество вражеской пропаганде»… А взял я его к себе в этом качестве потому, что он обладал почти каллиграфическим почерком, к тому же мог сгодиться как переводчик, хотя я сам немецкий знал сравнительно неплохо».[64]

И. Суман: «Мне в армии не повезло с командиром — редкая была сволочь. Невзлюбил меня страшно, прямо говорил: «Вы, молдаване, вино с детства пьете, поэтому все такие тупые». В войну ссориться с командиром — гиблое дело. А тут я еще после боя в сердцах возьми да и похвали вслух немцев за хороший пулемет. У нас, понимаешь, чтобы во время боя поменять у ручного пулемета раскаленный ствол, нужно было минут пять. За это время тебя раз пять убить могли. А у немецкого — рычажок повернул, пружина ствол выбросила, новый надел и через 30 секунд — ты в бою. В общем, не сдержался я, а командир сзади был. Кончилось это дело штрафной ротой. Это можно было садиться и самому себе домой похоронку писать».[65]