Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Однажды меня вызвали в Москву и предложили поехать «за генеральскими лампасами» в Дальневосточный военный округ, в Уссурийское военное автомобильное училище, начальнику которого только что было присвоено звание генерала. Через год его собирались перевести в европейскую часть СССР, а мне предлагалось постажироваться этот год у него в заместителях, а затем занять эту генеральскую должность. Дальний Восток, как уже знает читатель, – моя родина, и я без раздумий согласился. Начальником училища был генерал-майор, Герой Советского Союза Яксаргин Василий Владимирович. Небольшого роста, щуплый, с лицом в пятнах зеленки и кругляшках лейкопластыря. Такое впечатление было, что уж очень он любил не столько болеть, сколько лечиться. Почти каждый его рабочий день начинался с училищной санчасти. Дотошным был до абсурда. Рапорт дежурного по училищу, да и любое обращение к нему офицера, не принимал, пока не сделает десяток замечаний. А поводы для этого всегда находились. То не так ногу приставил, то не на тот угол носки развернул, не на той высоте руку к головному убору приложил, и грудь не так выпятил, и т. д., и т. п.

Вскоре после моего приезда он ушел в отпуск, дав мне перед этим тьму указаний по поводу укрепления престижа училища и поддержания высоких показателей дисциплины и успеваемости. В первые же дни моего исполнения обязанностей начальника училища случилось ЧП: один курсант в нетрезвом виде учинил драку в городе, серьезно избив пряжкой солдатского ремня гражданского юношу. Чтобы пресечь подобные случаи (имевшие место, оказывается, и ранее), я решил этого хулигана предать суду военного трибунала, и он был осужден на два года дисциплинарного батальона, о чем доложил по инстанциям.

Когда генерал Яксаргин возвратился в Уссурийск из отпуска, то устроил мне разнос за то, что я, видите ли, опозорил перед командованием округа и ЦАВТУ Министерства обороны наше училище. А в нем за долгие годы, до моего прихода, не было ни одной судимости. Я понял, что самое страшное во всем этом то, что я «вынес сор из избы», хотя эти мои решительные действия отрезвили многих. Однако Яксаргин доложил начальству о моих якобы непродуманных действиях и поставил вопрос о невозможности использования меня на самостоятельной должности начальника училища. Понятно было, что в округе прислушались к мнению генерала-Героя.

А вскоре вдруг, на заседании парткома при политотделе училища, встал вопрос о рассмотрении моего персонального дела, связанного якобы с тем, что при вступлении в члены партии я скрыл факт репрессирования моего отца. А на заседании парткома почему-то присутствовал и представитель особого отдела, курировавший наше училище. Пришлось мне уверять, что именно в 1943 году, когда я вступал в кандидаты, я даже в заявлении написал о моем отце. Тогда, помню, секретарь парткомиссии или кто-то другой из влиятельных политработников сказал мне, коль скоро я еще из училища написал отцу в ответ на уход из семьи, что не считаю его более отцом, мне не следует впредь упоминать о репрессии в отношении него.

В ответ на это мое объяснение особист безапелляционно заявил, что у них (особистов) имеются документальные данные о моей нечестности перед партией. Вот через сколько лет, подумал я тогда, достали меня те, «алкинские» вербовщики, пытавшиеся сделать меня своим информатором. А тут как раз нужны были дополнительные доводы к доказательству моей непригодности к замещению должности начальника училища. И выговор, правда, без занесения в учетную карточку, объявленный тогда мне, видимо, был необходимым дополнением к мнению генерала Яксаргина, ни слова не проронившего на том злополучном заседании парткома.

И менее чем через год Яксаргин был переведен на должность начальника военной кафедры Кубанского сельхозинститута, а на его место прибыл полковник Павлов, занимавший в прошлом, как и я, тоже должность зам. командира десантной дивизии, правда, опыта руководства автомобильной службой в масштабе Воздушно-десантного корпуса и Общевойсковой армии не имевший.

Так и не состоялось мое «производство в генералы».

Но этот негативный момент скоро «закрылся» приятным событием: в Уссурийск членом Военного Совета 5-й армии прибыл мой давний сослуживец Иван Петрович Репин. У нас сохранились прежние товарищеские отношения, и мы оба были рады встрече. Нашлись, конечно, и общие гарнизонные дела, в которых он был мне и другом, и наставником. Вскоре он получил генеральское звание, и военная служба перенесла его в Москву в Управление Сухопутных войск, потом членом Военного Совета Ленинградского Военного округа, а затем и в столичный округ. На долгие годы мы расстались. Теперь генерал-полковник Репин уже в отставке, и мы не теряем связи.