Правда о «СМЕРШ»

Я, например, окончил среднюю школу в Тамбовской области и как отличник имел право поступить в любое высшее учебное заведение без экзаменов. В 1937 году я приехал в Москву и был зачислен на учебу в Академию связи. Получил общежитие — теплую светлую комнату на четырех человек и стипендию 150 руб. Обед в студенческой столовой тогда стоил 1 руб. 15 коп. Вполне можно было и жить, и учиться. Сейчас этого нет.

Все, что я говорил ребятам, они внимательно выслушивали, задавали вопросы — иногда наивные, иногда очень зрелые и, я думаю, делали сравнения с нынешней обстановкой, отнюдь не всегда в ее пользу.

Уже будучи в отставке, я неоднократно писал статьи в газеты: «Аргументы и факты», «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», «Советская Россия» и др. В этих статьях я разоблачал ложь и клевету на органы «Смерш», периодически появляющиеся в разных изданиях и программах, показывал, какой огромный вклад в Великую Победу внесли военные контрразведчики в годы Великой Отечественной войны. Конечно, некоторые редакции наглухо игнорировали мои статьи, другие, напротив, охотно их публиковали.

Я неоднократно выступал на Российском радио, рассказывал о работе «Смерш» в годы войны, о больших делах, проведенных уже в послевоенное время.

Раз пять или шесть ко мне приезжало телевидение, по три-пять человек. Они раскладывали аппаратуру, включали осветители и магнитофоны, задавали десятки вопросов, снимали. Каждый раз процесс съемок занимал 2–3 часа. Но телевидение самый политизированный орган СМИ. Ни одна из этих программ как следует так и не вышла в эфир. Чувствуется, в руководстве этой организации стоят железные и проверенные люди, которые даже в условиях трескуче декларированной свободы не дают слова своим политическим оппонентам.

Считаю, что с современным Российским телевидением у меня свои счеты и теперь отвечаю твердым отказом на любые предложения оттуда по поводу проведения съемок и ответов на вопросы.

И еще одно замечание, навеянное одной из печальных сцен современной российской действительности.

Как известно, и в Красной, и в Советской Армии с первых дней существования и до перестроечных времен продовольственное и вещевое довольствие выдавалось бесперебойно и аккуратно. Все это личный состав получал бесплатно, в то же время обеспечиваясь денежным довольствием. Во время войны наличные деньги на фронте были не нужны. Поэтому были заведены расчетные книжки и финансист ежемесячно начислял туда денежное довольствие. Такая расчетная книжка была и у меня. Но так как я часто принимал участие в боевых действиях, где гибли сотни и тысячи военнослужащих, то считал, что рано или поздно тоже должен быть убит. Поэтому я посылал свой денежный аттестат домой — родителям. Если меня, скажем, убьют в феврале, то родители имели право получать мое денежное довольствие до конца года. Так было при советской власти, в самые тяжелые для нее годы.

А как сейчас обстоит дело с денежным довольствием офицеров Вооруженных сил? Я не могу сказать «за всю Одессу», а приведу только один факт.

Где-то года три-четыре назад мы с женой находились в одном госпитале, в Москве, где-то в районе Речного вокзала. Оказалось, что в том же госпитале находились и военнослужащие, раненные в Чечне. По госпиталю бродили молодые ребята и девушки, кто без ноги, кто без рук. Глядеть на эту картину было страшно и больно.

Ребята пользовались костылями, напоминавшими больше костыли времен Первой мировой войны. Были у них и простейшие коляски, которые надо было катить, крутя руками грязные колеса. Я познакомился с одним из обладателей такой коляски. Он оказался майором-ракетчиком, с Урала. В госпитале к тому времени он находился уже четыре месяца. У него была ампутирована стопа, и предстояла еще одна операция. Я его, в частности, спросил: как он получает деньги? В ответ майор горько усмехнулся. За все время пребывания в госпитале он не получил ни одной копейки — не на что купить воды и сигарет!

Я подумал: как же так — раненый офицер находится в штате, пока не уволен, и к нему такое бездушное отношение! А ведь он пролил кровь за Родину, рисковал жизнью и стал инвалидом.

Когда в госпиталь приехал мой старший сын Юрий, полковник, я рассказал ему о встреченном мною раненом майоре, о его бедах… Сын нахмурился и, дав мне тысячу рублей, просил передать ее майору — «в порядке воинского братства». Когда я вручил деньги майору, тот сильно расстроился, я тоже не выдержал и пустил слезу.

Такая вот сцена из нерыцарских времен.

В последнее время моя общественно-политическая активность несколько снизилась, сказываются болезни и возраст.

Но я по-прежнему считаю себя в боевом строю. Рядом со мной мои товарищи — павшие и живые. Это поддерживает меня морально и физически.

Наше дело правое, победа будет за нами!

Слово к контрразведчикам