Мадлен садится в автобус – она теперь опасается вести машину – до города своего детства, в часе езды от границы провинции. Она бродит по округе в поисках триггеров, но обнаруживает, что нового больше, чем знакомого: у старых домов появились пристройки, фасады, газоны либо заросли сорняками, либо чересчур ухожены.
Она поднимается по улице своего детства до тупика на каменистом холме, где раньше ходили товарные поезда. Подбирает обломок розового гранита там, где были рельсы, вспышка...
...и она стоит на дорожке рядом с декоративным валуном розового гранита, где впервые увидела колибри. Сердце опять выскакивает из груди от красоты птицы, уверенности и грандиозности того, что это эльф, настоящий, вот она – крошечная русалка, виляет блестящим хвостом, а потом Мадлен понимает, кто перед ней, и птица кажется ей еще более изысканной от того, что поет, как пчела, и выглядит, как невероятная драгоценность.
Она слышит сзади потрясенный вздох – это остолбеневшая Зейнаб смотрит на колибри, которая, по воспоминаниям Мадлен, целую вечность парит перед ними, зависнув в воздухе, у нее блестящий черный глаз и тонкий как иголка клюв. Мадлен берет Зейнаб за руку, чувствует ее ответное пожатие, и они стоят, пока колибри не упархивает прочь.
– Не понимаю, что происходит, – бормочет Зейнаб. Она опять подросток в рваных джинсах и свитере с Полой Абдул, который ей велик. – Но мне это так нравится!
Мадлен тщательно вплетает Зейнаб в свои воспоминания, по одному ощущению за раз — по глотку, запаху, звуку, вкусу. Однажды утром она выходит из душа и попадает в прошлое на школьную экскурсию в Монреальский ботанический сад, где отстает от одноклассников, чтобы прогуляться и поболтать с Зейнаб. Это как рассматривать стереограмму – нужно все время сосредотачиваться друг на друге и помнить, что нельзя говорить о мире за пределами воспоминания, иначе оно сразу оборвется и они не успеют наговориться, изумиться необычности встречи и насладиться компанией друг друга.
Они беседуют обстоятельно и оживленно, будто вместе ваяют скульптуру, откалывая куски мрамора, чтобы освободить заключенные в нем загадочные очертания. С Зейнаб легко, так легко говорить и слушать ее – они обсуждают музыку, мультфильмы и прочитанные в детстве книги. Мадлен интересно, почему присутствие Зейнаб не искажает и не обрывает воспоминания, в отличие от цитат, почему в ее компании гораздо свободнее гулять внутри воспоминаний. Но не осмеливается спрашивать. Она подозревает, что знает ответ, и вообще ей не нужна Клэрис, чтобы напомнить, как она одинока, как обособлена, как несчастна. Достаточно несчастна, чтобы выдумать подругу – бойкую там, где Мадлен спокойна, отзывчивую и дружелюбную, где Мадлен недоверчива и замкнута, даже темная кожа – противоположность белой Мадлен.
Она будто слышит, как Клэрис рассудительно объясняет, что Мадлен, пережившая одну за другой две утраты и ставшая чересчур восприимчивой из-за экспериментальных препаратов, создала свою теневую личность, чтобы любить ее и, возможно, избавиться от проявлений расизма, и неужели у Мадлен нет темнокожих друзей в реальной жизни?
– Вот было бы здорово видеться в любое время, – мечтает шестнадцатилетняя Мадлен, лежа на спине посреди залитого солнцем поля. Ее длинные волосы разметались по траве как маисовые полозы. – Когда бы ни захотели.
– Да, – тихо отвечает Зейнаб, глядя в небо. – Мне кажется, я выдумала вас.
Мадлен коробит навязчивая строчка из Сильвии Плат[10], но тут она вспоминает, что зачитывалась ею в старших классах. Моргая, она поворачивается к Зейнаб.
– Что? Нет. Это я тебя выдумала.
Зейнаб поднимает бровь – уже с пирсингом – и в улыбке сверкает зубами, еще более белоснежными на фоне черной губной помады.
– Может и так, но если бы мне удалось так здорово тебя выдумать, наверное, я бы захотела, чтобы ты сказала что-нибудь в таком духе. Чтобы казаться более настоящей.
– Но... так может...
– Вообще-то странно, что мы занимаемся только тем, что помнишь ты. А давай ты как-нибудь придешь ко мне!
У Мадлен внутри все сжимается.
– А может, это путешествие во времени, – задумчиво произносит Зейнаб. – Может, это такой прикол, что я на самом деле из твоего будущего, и мы встречаемся в твоем прошлом, а когда потом ты встретишь меня в твоем будущем, я еще не буду тебя знать, а ты будешь знать обо мне все...
– Зейнаб... я не думаю...
Мадлен чувствует, как близится пробуждение, будто приставленный к горлу нож, и она пытается уклониться, тряся головой, цепляясь за аромат примятой травы и наступающего лета, когда длинными днями хорошо читать, плавать, кататься на велосипеде, отец будет говорить о математике, а мать – учить вязать, и она непременно будет смотреть в кинотеатре фильмы для взрослых...
...но у нее не получается, и вот она дрожит, обнаженная, в своей ванной, запотевшее зеркало почти высохло, и она начинает плакать.
– Должна сказать, что это неутешительные новости, – довольно спокойно произносит Клэрис.