Правда о войне 1812 года

В ходе же самого боя командование окончательно превратилось в хаос: Кутузов не осуществлял общего руководства боем. Войска левого фланга (Багратион) были буквально уничтожены концентрическим ударом артиллерии и основных сил французов, запоздалое перемещение находящихся в бездействии корпусов правого фланга не смогли исправить положение: уже утром оборона русских была прорвана. Резерв был израсходован полностью в середине сражения (в то время как у Наполеона оставалась свежая гвардия — 20 000 чел.). Положение не смог спасти даже предложенный ему одним штабным офицером рейд казаков и гусар в тыл французов: атака гусар не была поддержана казаками, т. к. атаман Матвей Иванович Платов в день генерального сражения был мертвецки пьян. (Понасенков Е. Указ. соч., с. 63).

Герой войны, в будущем «покоритель Кавказа» генерал Александр Петрович Ермолов вспоминал, что уже после оставления русскими Смоленска: «атаман Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда». Их стоянки напоминали, по выражению будущего начальника «третьего отделения» Александра Христофоровича Бенкендорфа, «воровские притоны».

Описывая Бородинское сражение Кутузов обвинял Платова в «распутном поведении»: «он был мертвецки пьян в оба дня Бородинского сражения (имеется в виду и бой у Шевардина 5 сентября — прим. Е.П.), что заставляло, между прочим, князя Кутузова … сказать мне, что он в первый раз видит полного генерала без чувств пьяного». В рапорте Александру о бородинском сражении Кутузов, в частности, сообщал, что гусары не могли «что-либо предпринять, потому что казаки, … так сказать, не действовали». В итоге русские отступили понеся колоссальные потери (около 55 000 человек против 34 000 у наступавшего неприятеля). (Там же).

Кто сжег Москву

Надо сказать, что Кутузов и не рассчитывал удачно сразиться с Наполеоном. Выезжая из Петербурга, он откровенно признался своему родственнику Федору Петровичу Толстому: «Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона». (Сироткин В.Г. Отечественная война 1812 года. М., 1988, с.78). А в самый день отъезда «на все приветствия отвечал: «Не победить, а дай Бог обмануть Наполеона!». (Понасенков Е. Указ. соч., с. 63). Сражение было дано только для того, чтобы оправдать в глазах общественного мнения сдачу Москвы.

По его расчету, «Москва была должна как губка впитать французскую армию», которая неизбежно займется мародерством, потеряв дисциплину. Он также знал, что Наполеон привык, занимая европейские столицы, ожидать логического завершения войны — подписания мирного соглашения: это должно было задержать его в сотнях миль от его баз до наступления холодов.

Ординарец Кутузова Александр Борисович Голицын оставил в своем дневнике запись о факте, шокировавшем его генералов: «После выбора позиции (при Бородино — прим. Е.П.) рассуждено было, в случае отступления куда идти. Были голоса, которые тогда говорили, что нужно идти по направлению к Калуге, дабы перенести туда театр войны в том предположении, что и Наполеон оставит Московскую дорогу и не пойдет более на Москву, а следить за армиею через Верею; но Кутузов отвечал: «Пусть идет на Москву». (Кутузов, 1995, с. 363).

Фактически, мысль отступать и, избегая сражений, заманивать французов в глубь России до наступления морозов с самого начала войны проводилась в жизнь Барклаем, за что он, собственно, и поплатился постом. Однако, восприняв его концепцию, Кутузов не постеснялся отписать взбешенному оставлением столицы императору, что в этом вина не его, а Барклая де Толли, прежние действия которого и привели к подобной катастрофе (!). Много позже Александр Сергеевич Пушкин запечатлел эти события в стихотворении «Полководец» (впервые опубликовано в третьем томе «Современника» за 1836 г.), посвященном оклеветанному Барклаю:

Ты был неколебим пред общим заблужденьем;

И на полупути был должен наконец

Безмолвно уступить и лавровый венец,

И власть, и замысел, задуманный глубоко…

Ровно за три недели до вступления французов в Москву (24 августа 1812 г.) граф Ростопчин писал Багратиону: «Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог прийти в Москву. Народ здешний… решительно умрет у стен московских, а если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сем недурно и ему (Наполеону — прим. авт.) дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазины хлеба, ибо он найдет уголь и золу». (Понасенков Е. Указ. соч., с. 63).