Правда о войне 1812 года

Таким образом, смертельно раненный Багратион не смог оставить мемуаров о причинах катастрофы левого фланга армии. Руководство боем Кутузов практически не осуществлял (Раевский писал: «нами никто не командовал»): диспозиция была доверена полковнику Карлу Федоровичу Толю, причем, некоторые корпусные командиры передислоцировали свои войска, даже не ставя последнего в известность (таким манером, к примеру, Л. Л. Беннигсен спокойно переместил целый корпус на крайнем левом фланге).

В ходе же самого боя командование окончательно превратилось в хаос: Кутузов не осуществлял общего руководства боем. Войска левого фланга (Багратион) были буквально уничтожены концентрическим ударом артиллерии и основных сил французов, запоздалое перемещение находящихся в бездействии корпусов правого фланга не смогли исправить положение: уже утром оборона русских была прорвана. Резерв был израсходован полностью в середине сражения (в то время как у Наполеона оставалась свежая гвардия — 20 000 чел.). Положение не смог спасти даже предложенный ему одним штабным офицером рейд казаков и гусар в тыл французов: атака гусар не была поддержана казаками, т. к. атаман Матвей Иванович Платов в день генерального сражения был мертвецки пьян.[20]

Герой войны, в будущем «покоритель Кавказа» генерал Александр Петрович Ермолов вспоминал, что уже после оставления русскими Смоленска:

«Атаман Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда».

Их стоянки напоминали, по выражению будущего начальника «третьего отделения» Александра Христофоровича Бенкендорфа, «воровские притоны».

Описывая Бородинское сражение Кутузов обвинял Платова в «распутном поведении»:

«Он был мертвецки пьян в оба дня Бородинского сражения (имеется в виду и бой у Шевардина 5 сентября — прим. Е. П.), что заставляло, между прочим, князя Кутузова … сказать мне, что он в первый раз видит полного генерала без чувств пьяного».

В рапорте Александру о бородинском сражении Кутузов, в частности, сообщал, что гусары не могли «что-либо предпринять, потому что казаки, … так сказать, не действовали». В итоге русские отступили понеся колоссальные потери (около 55 000 человек против 34 000 у наступавшего неприятеля).[21]

Кто сжег Москву

Надо сказать, что Кутузов и не рассчитывал удачно сразиться с Наполеоном. Выезжая из Петербурга, он откровенно признался своему родственнику Федору Петровичу Толстому: «Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона».[22] А в самый день отъезда «на все приветствия отвечал: «Не победить, а дай Бог обмануть Наполеона!»».[23] Сражение было дано только для того, чтобы оправдать в глазах общественного мнения сдачу Москвы.

По его расчету, «Москва была должна как губка впитать французскую армию», которая неизбежно займется мародерством, потеряв дисциплину. Он также знал, что Наполеон привык, занимая европейские столицы, ожидать логического завершения войны — подписания мирного соглашения: это должно было задержать его в сотнях миль от его баз до наступления холодов.

Ординарец Кутузова Александр Борисович Голицын оставил в своем дневнике запись о факте, шокировавшем его генералов:

«После выбора позиции (при Бородино — прим. Е. П.) рассуждено было, в случае отступления куда идти. Были голоса, которые тогда говорили, что нужно идти по направлению к Калуге, дабы перенести туда театр войны в том предположении, что и Наполеон оставит Московскую дорогу и не пойдет более на Москву, а следить за армиею через Верею; но Кутузов отвечал: «Пусть идет на Москву»».[24]