Правда о втором фронте

Лишенный юмора вообще, Брэдли не может понять, какие смешные вещи и глупости он рассказывает: когда, где и какое военное командование бросало на ликвидацию грозной опасности прорыва фронта не лучшие части, а тени?

Не в силах опровергнуть факт переброски из Арденн целой танковой армии — одной из лучших у Гитлера — Брэдли задним числом «разбил» ее с помощью своего пера и с такой же легкостью превратил в «тень». Впрочем, в другом месте он, видимо, невольно проговаривается, что Гитлер перебросил в январские дни 1945 года на Восточный фронт 14 дивизий. И это уж никак не «тени»!

Кстати сказать, главнокомандующий союзными силами в Европе генерал Эйзенхауэр в книге «Крестовый поход в Европе», говоря об ослаблении немецкого сопротивления на Западном фронте в результате советского нажима, отмечает: «Более того — и это было очень важно — русские начали долгожданное и мощное зимнее наступление 12 января. Мы уже имели сообщения, что оно развивается весьма успешно и было очевидно, что чем быстрее мы могли атаковать, тем больше была бы определенность, что немцы не смогут снова усилить свой западный фронт в попытке избежать поражения».[24]

Попытки извратить действительное положение на фронтах второй мировой войны и фальсифицировать историю были и будут. Но они неизменно проваливались и будут проваливаться всякий раз при сопоставлении их с подлинными историческими фактами

Ожидание исхода

I

На этот раз поездка в Париж была невероятно длинной и утомительной. Снегопад встретил нас еще на окраине Брюсселя; перед Ватерлоо он превратился в метель. Белая мутная пелена поглотила красностенный и краснокрыший городок с громким историческим названием, заволокла пригородную рощицу и сделала неразличимыми даже дорожные знаки. Лишь около Шарлеруа метель несколько утихла, но снеговые тучи неслись прямо над нашими головами, цепляясь за лесистые холмы западных Арденн. Снег скоро сменился дождем, дождь — снова снегом. Ветровое стекло машины покрывалось ледяной коркой, через каждые пять-семь минут нам приходилось останавливаться и соскабливать лед. Наконец, мы решили поднять стекло, и тогда дождь стал хлестать в машину, — теперь леденела наша одежда.

В сумерках, едва достигнув окраин Реймса, мы бросились в первое попавшееся кафе, чтобы обогреться. Французы с удивлением и даже страхом смотрели на четырех союзных офицеров, появившихся из Арденн в ледяных кольчугах. После недавнего арденнского нашествия немцев всеобщая беспечность сменилась всеобщей шпиономанией. Даже гражданское население боялось немецких диверсантов, вооруженных страшными ядами и беззвучными пистолетами. Посетители кафе отодвигались от нас поближе к выходу, хозяйка робко, но с большой готовностью и поспешностью прислуживала нам. Кто-то успел улизнуть за дверь и доложить о нас французскому посту. Дружинники внутренних сил, не решаясь заглянуть в кафе, подкараулили нашего шофера, прижали его к стене и проверили документы. Убедившись, что перед ними английский шофер, они оставили нас в покое.

По черным улицам Реймса — сквозь шторы затемнения пробивались лишь желтые струйки света — мы выбрались на парижскую дорогу, но где-то за городом пропустили поворот и через два часа обнаружили, что находимся на середине пути к Суассону. В Суассоне снова ошиблись, двинулись на Компьен вместо Парижа. Часов в одиннадцать вечера проехали маленький, уже спящий городишко, углубились в знаменитый Компьенский лес, где в 1918 году маршал Фош подписал перемирие с поверженной Германией, а в 1940 году Гитлер подписал перемирие с вишиской Францией. Лес стоял черной молчаливой стеной по обеим сторонам дороги. Снова заморосил дождь, машина стала буксовать на подъемах, за Сен-Лисом она совсем остановилась: кончилось горючее. Американцы долго и придирчиво проверяли наши документы, прежде чем дать горючее. За один месяц немцы научили их порядку больше, чем многие годы армейской тренировки.

Лишь к четырем часам утра мы добрались наконец до Парижа. Лужи, огромные, как озера, заливали его пустынные улицы. Одинокие полицейские, спрятав головы под черные плащи, подобные грачам, торчали на перекрестках. Дорога вывела нас на Орсейскую набережную. Оттуда мы быстро нашли Вандомскую площадь, охраняемую лишь Наполеоном, который продолжал держать свой венок над спящим городом, покрытым снегом.