Правда о «золотом веке» Екатерины

Словом, в Европе искони хватало и республиканского опыта, и опыта ограничения власти монархов; никто не мешал россиянам перенимать этот опыт и в XV, и в XVI веках, и если они этого не делали, причины были сугубо внутренние. Так же и в начале XVIII века — если именно сейчас вдруг оказался востребованным шведский опыт, то, вероятно, очень не случайно. Не потому, что злые иностранцы подсунули нечто хорошему русскому вельможе. А потому, что сам русский вельможа и многие люди его круга нуждались в идеях этого рода. Потребность в идее, стало быть, назрела к тому времени.

Во–вторых, вовсе не один Дмитрий Михайлович Голицын «вдруг» захотел ограничить монаршую власть. Мы уже видели, что высшие вельможи государства очень хорошо понимают затею «верховников» и откровенно сочувствуют ей. Вскоре нам предстоит увидеть, что и основная масса дворян хочет ограничения монархии и осуждает князя Голицына только за отсутствие смелости в его замыслах, аристократическую замкнутость затеянной им «конституции». Что дворяне не хотят всевластия Верховного тайного совета, но и неограниченной монархии не хотят.

Французский посол Кампредон уже в 1726 году, за четыре года до событий, доносил своему правительству, что большая часть вельмож в России хотят ограничить власть императрицы, не дожидаясь, пока подрастет и воцарится великий князь Петр Алексеевич. Мол, русские вельможи хотят устроить правление по образцу английского». Как видно, и про английский образец они знали, а отнюдь не только про шведский.

В–третьих, мне очень трудно представить себе человека, на которого сложнее оказывать влияние, чем князь Дмитрий Михайлович Голицын… В 1730 году он, родившийся в 1665 году, разменял седьмой десяток. Даже в наше время возраст вполне почтенный, а в XVIII веке человек в 65 лет считался уже стариком. В 1697 году, в возрасте более 30 лет, он ездил за границу, учился, знал несколько языков. В его библиотеке в Архангельском, расхищенной после его ссылки в 1737 году, находилось до 6 тысяч книг на разных языках — вся классика европейской политической мысли, начиная от Макиавелли, и по истории, политике, философии.

Родственник Василия Голицына, он никогда не пользовался особым доверием Петра, но всегда был на значительных должностях, требующих доверия, ума, квалификации: уж очень хорошо выполнял все задания и, как говорили в те времена, «отправлял все должности».

В долгую бытность губернатором в Киеве, городе, не очень покорном Москве, Голицын стал своего рода центром притяжения местного кружка переводчиков в тамошней академии. В числе прочих книг по его поручениям перевели голландца Гуго Гроция «О праве войны и мира» и сочинения Пуфендорфа — книги из политической школы моралистов, выводивших жизнь государства из обязанностей людей друг перед другом.

Трудно представить себе, чтобы кто–то оказывал на князя Дмитрия нежелательное влияние или он, как восторженный мальчик, купился на красивую конституционную игрушку.

Думаю, в наибольшей мере прав С.М. Соловьев, с чьей точки зрения сам Д.М. Голицын разочаровался в неограниченной монархии.

«Гордый своими личными достоинствами и еще более гордый своим происхождением, считая себя представителем самой знатной фамилии в государстве, Голицын, как мы видим, постоянно был оскорбляем в этих самых сильных своих чувствах. Его не отдаляли от правительства, но никогда не приближали к источнику власти. Никогда не имел он влияния на ход правительственной машины, а что было виною — фаворитизм! Его отбивали от первых мест люди худородные, но умевшие приближаться к источнику власти, угождать, служить лично, к чему Голицын не чувствовал никакой способности».

Так было, когда престол занимала худородная Екатерина, окружённая выскочками. Так было и при Петре II, — казалось бы, законнейшем императоре, но возле которого сгрудились самые незначительные по личным качествам из Долгоруких…

Конечно, Анна будет обязана Голицыну, как главному виновнику её избрания,