Правда об Афганской войне

– У меня ночует Карина Кештманд. Она мне все рассказала о случившемся. Молится, чтобы Аллах не допустил джихада. Говорит, что вероятность большая.

– В девять часов я буду у Султана, что-нибудь придумаем, – постарался я успокоить жену.

Выходит, Председатель правительства озабочен обстановкой в стране настолько, что даже направил свою жену к жене Главного военного советника – поделиться тревогой. Он явно рассчитывал, что Анна Васильевна сразу поставит меня в известность и таким образом подстегнет к более быстрому принятию решения: надо было немедленно снимать создавшееся напряжение.

Джихад… На самом-то деле он идет уже год – но всеафганским единством не отмечен, идет разрозненно по аулам, где муллы потверже. Но нам известно, что пешаварские лидеры стремятся объединить все силы, весь мусульманский люд на борьбу с неверными. И они чуть-чуть не достигли этой цели: с захватом Герата мог вспыхнуть все-афганский джихад. Но в Герате пешаварские вожди потерпели от нас поражение.

Теперь преступление под Джелалабадом давало им новый козырь в руки.

Нельзя было сбрасывать со счетов и вероятность распространения антисоветской ненависти и на афганскую армию, Царандой, Хад, госаппарат, интеллигенцию. Тогда все пропало: 40-ю армию действительно втянут в войну с народом и его армией. Не хотелось даже строить предположения о том, чем это могло завершиться.

На 7.00 я вызвал к себе генералов Самойленко и Бруниниекса. Они вошли в кабинет взволнованные и настороженные. Не предваряя свои слова разъяснениями – поймут по ходу дела, – я приказал:

– Первое: в Кабуле, Джелалабаде, Кандагаре, Герате, Мазари-Шарифе и Кундузе – установить с сего дня комендантский час с 18.00 до 7.00; в светлое время ввести патрулирование центральных улиц этих городов на БТР или на БМП; удвоить-утроить охрану и оборону государственных, административных и партийных учреждений, мостов, радиостанций, почты, банков, кинотеатров, мечетей, дорожных развязок и т.д.; сегодня ночью провести в этих городах облавы с задержанием всех подозрительных лиц и передачей их в СГИ для определения их дальнейшей судьбы.

Второе: все эти и другие меры согласовать с Бабаджаном, Наджибом, Гулябзоем, ЦК НДПА, правительством – до 10.00 сегодня. Поставить об этом в известность наше посольство.

Объявленные меры нацелены на срыв организованного джихада. Генерал Черемных вот-вот будет здесь. Доложите обо всем и ему. В 9.00 я буду у Кештманда. Обо всем договорюсь с ним. Думаю, что получу согласие на наши действия. Все.

На прощание я напомнил обоим, что ответственность за точность исполнения приказа лежит на них.

В 8.00 я приказал генералу Петрохалко докладывать мне каждые два часа об обстановке в стране, в случае же ее обострения, каких-либо ЧП – докладывать немедленно.

Я посмотрел на фотографию Раббани, не сводившего с меня глаз из-под стекла на столе.

– Не дай ему, Господи, опять нас околпачить.

– Вы не допустите, – твердо и ободряюще сказал мне Петрохалко.

В девять без пяти минут мы с полковником Алексеем Никитичем Карповым – оба в форме для повышения уровня официальности – вошли в приемную Председателя правительства и неожиданно столкнулись там со Спольниковым и Наджибом, выходившими от Кештманда. Поприветствовали друг друга прохладно, лишь за руки поздоровавшись, и не сказав при этом ни слова. Курносое лицо Наджиба ничего не выражало, никаких эмоций. А вот по лицу Спольникова явно блуждала нахальная ухмылка. Оба вышли из приемной Председателя с такой скоростью, что Карпов обронил им вслед: «Очумелые».

Чтобы выиграть несколько секунд для оценки ситуации, я попросил Кештманда повторить сказанное. Вижу: он мою уловку разгадал, по его большому лбу мелькнула тень, а вокруг черных глаз прорезалась сетка морщин. Он умел владеть собой и потому четко, неторопливо, отделяя слово от слова, произнес:

– Председатель СГИ Наджиб и генерал Спольников мне только что доложили: преступление совершено переодетыми душманами.

Я вспомнил ухмылку Спольникова.

– Нами проведено расследование преступления на месте. К сожалению, оно совершено воинами 40-й армии.

– Не может быть! – И, хитро глядя на меня, Кештманд сказал о необходимости еще раз все проверить.

– Сегодня же это и сделаем. В состав комиссии прошу включить одного из ваших заместителей.

Затем я долго и путано плел извинения за случившееся. Дескать, война, у не$ свои трагические издержки. Но все это звучало неубедительно… Кештманд слушал молча. Он понимал мое состояние. Но помочь ничем не мог. Весь запас унизительно-извинительных слов у меня кончился. Я чувствовал, что мои лоб и спина стали влажными. А он – спокоен. Как знать, может быть, получал удовольствие, видя меня в таком состоянии.

Я почувствовал, что чаша позора испита мною до дна, и уже спокойно и уверенно изложил Кештманду суть превентивных мер, вводимых в стране для предотвращения волнений.

– Хорошо, – согласился Председатель правительства.

Я облегченно вздохнул, мы попрощались, и он, как подобает, пожелал мне удачи.