Правда обмана

На следующий день после моего дня рождения, вечером, в составе роты, на пяти машинах мы выехали из бригады. Не доезжая до Спин-Болдака, свернули налево с бетонки к Лой-Карез. Всю ночь тряслись по ухабам, двигаясь по сухому руслу, строго на северо-восток. Ближе к утру начались горы. Русло реки проходило почти по пакистанской границе — приходилось двигаться скрытно. На место прибыли на рассвете, при параде — столб пыли, пакистанский базар в эфире на наших частотах. В общем, кроме нас и Кандагарского рынка никто не знал о том, что русские поехали на пограничный афганский пост — крепость Синджилакала. Крепость была старая. Сильно разрушенная, она сохранила былую внушительность своих стен. Гарнизон был четко вымуштрован — все ходили как по линеечке. Такая дисциплина объяснялась сплошными минными полями, которые постоянно обновлялись с обеих сторон. Душманы блокировали пост, чтобы пограничники не мешали им делать свое дело. Пограничники заботились не столько об охране границы, сколько о собственной безопасности, поэтому мин тоже не жалели. Приехав, мы расположились на территории заставы, в отведенном нам месте. Помылись, поели и стали готовиться к ночному выходу — улеглись отсыпаться прямо под машинами. Но без проблем не получилось.

Выяснилось, что пока тряслись в броне всю ночь, один из четверых «командировочных» с третьего взвода сожрал полмешка наших сухарей — надо было видеть эту дробилку! Не доверяя им после этого, я настоял, чтобы их поставили в центр группы, поручив нести ленты и станок к АГС. Кто-то догадался — после съеденных ими сухарей — повесить на них РДВ с водой! После первых сорока минут перехода, на первом же привале выяснилось, что эти уроды выпили четверть запасов воды. Дальше — больше.

Пока шли, все четверо из центра переместились в хвост походной колонны. Я шел замыкающим — «буксиром». Все, что не могло идти самостоятельно, доставалось мне — прицепом! Буксировать прицеп, идущий юзом, я скажу — не самая легкая работа. Тычки прикладом и пинки — только так можно было поднимать упавших и подгонять отстающих. Когда пришли на шишку, до рассвета оставалось еще часа три. Быстро рассредоточились по номерам и улеглись кольцом на склоне сопки. Я оставил смотрящих, назначив порядок смены — меняться через двадцать минут, при смене будить меня. В центре кольца лежали начшаба батальона, ротный, «каскадер» и два проводника. Через сорок минут я узнал, что одного из водоносов на месте нет. Молча встал и лично обошел всех — точно, одного из них, Асанова — истребителя сухарей, не было! Я поднял пацанов, каждый проверил своих, но пропавшего среди них мы не нашли. Пока перебегали от одного к другому, разбудили своим движением ротного. Я чувствовал себя как молоко в крынке: если сейчас не употребят — завтра прокиснешь. Пришлось докладывать. Со мной для поддержки пошли два дембеля — туркмен Нишанов и даргинец Мага. Ротный молча выслушал меня и сразу спросил, где проводники. Белуджи вообще не ложились. Сидели в сторонке и молча раскачивались, закутавшись в свои верблюжьи одеяла. Свои АКМ они держали между колен, словно балалайки. Одним словом — индейцы. «Иди, докладывай майору», — ротный посмотрел на меня, на мою группу поддержки, на белуджей и трусливо бросил меня под танк. Командир решает только вечные вопросы, временные — решает сержант.

Ночной переход. Расстояние между ногами — один шаг. Изматывающий ритм движения, когда сначала отстаешь, поднимая других, потом догоняешь, толкая перед собой отставших. Нервотрепка с пропажей и трусливое самоустранение ротного. Все это окончательно опустошило меня. Я даже не мог толком сообразить, что все-таки произошло? Да, я пару раз врезал Асанову. Первый раз, когда он раздавал воду своим землякам на переходе. Второй раз — когда он отказался нести станок АГС, который я предусмотрительно обменял у него на РДВ.

Меня сделали крайним. Весь этот выход раздражал с самого начала. Еще в первые минуты после выезда из крепости открытый задний люк БТР с навешанным на него ранцем Рахимова неожиданно упал и захлопнулся на очередной кочке. Рахимову, сидевшему на броне возле люка, перебило три фаланги на левой руке — указательный палец, средний и безымянный. Пришлось возвращаться. Начштаба, выехавший перед дембелем в засаду за наградным, рвал и метал. Ротный молча сносил наезды, а «каскадер» откровенно стебался над ними обоими. Лишь проводники-белуджи молча наблюдали весь этот цирк и изредка трясли головами, как лошади в упряжке, отгоняющие назойливых мух. Мне с самого начала казалось, что они были просто-напросто обкурены.