– В этом ты тоже похожа на мадам де Турвель, – говорит Диего, – ты должна была бы быть окружена прислугой. К счастью, у тебя есть мама и я.
– Она у нас интеллигентка, – говорит мама, и мы все смеемся, уже более слабо.
– Почему мы не звоним Августину?
– Мама, уже двенадцать часов.
– Слава богу, он у нас мальчик… Только я поняла ее мысли:
– Мама хочет сказать, что, поскольку он мальчик, его не изнасилуют, например.
– Насколько легче воспитывать сына, – кивает она, – дочерей окружает столько опасностей… А еще они такие бесчувственные.
– Августин не бесчувственный, – говорю я. И вспоминаю о дневнике.
– Пришла машина, – говорит Диего.
Мама уже с сумочкой в руке прощается с Диего, с Сантьяго («Очень приятно», – говорит она), и мы с ней идем к дверям. В свете коридора видно седину у корней ее волос.
– Девочка моя, этот парень, Сантьяго, – он ненормальный, – говорит она мне на ухо и целует меня.
Я хочу обнять ее, но не делаю этого и ничего не говорю. Я стою и просто смотрю, как она идет к лифту с сумочкой под мышкой и пустой тряпочной сумкой в руке. Я закрываю дверь.
Я оставалась на кухне, как в траншее. Я поставила кипятиться воду для чая; мама намыла тарелки, бокалы, чашки, подносы; единственное что мне оставалось сделать, – это положить грязную одежду в стиральную машину. Я отмерила нужное количество смягчителя и стирального порошка, насыпала их в специальные отделения и повернула тумблер на нужное деление. Я делала все это, внимательно прислушиваясь: Диего и Сантьяго устали, они тут же легли и быстро уснули, говорила я самой себе. Кроме того, Диего на следующий день рано вставать и идти в университет принимать экзамены. Мне нужно было лечь, когда они уже будут спать, тогда всего этого вечера не будет, будет такое ощущение, что все это мне приснилось, словно я смотрела это по телевизору вместо «Опасных связей».
Я пила чай за кухонным столом, рассматривая прозрачные баночки с приправой, лапшой, мукой, сухарями, стараясь расшифровать названия содержимого, написанные на английском на горизонтальных крышечках самых маленьких баночек.
Монотонный шум стиральной машины действовал на меня успокоительно. События этого дня кружились у меня в голове, как одежда в барабане: разговор с Томасом в «Майо», Диего и Сантьяго в трусах, курящие косяк, я между ними, Чарли Паркер, поцелуй с дымом Сантьяго. Руки Сантьяго. Сантьяго. Звонок мамы, сообщающий о том, что она приедет вечером, как спасительное известие, и я, выбегающая из квартиры, подкидывая яблоко, с головой, полной дыма.
Я развесила одежду по цветам. Каждая вещь занимала соответствующее ей место, не соприкасаясь с другой.
Я сразу же уснула, даже не почувствовав, что засыпаю. Мне ничего не снилось. Я проснулась от жажды и пошла на кухню за стаканом воды.
От легкого ветра колыхались занавески на окнах в гостиной и вообще во всей квартире, которая казалась робкой, молчаливой и пустой. Тогда я увидела его. Он неподвижно сидел в кресле. Он не взглянул на меня, и я быстро пошла к себе в комнату со стаканом воды.
16