Правда по Виргинии

Мы сидели там, убивая время и опустошая наши пластиковые стаканы; Сантьяго уже допил свой кофе, я же пила медленно, словно боялась, что он встанет и уйдет, как только я допью. И вдруг нас заметили. Нас заметила Франция. Она вошла в компании мексиканок; они всегда ходили вместе, крикливые и шумные, как Spice Girls в молодости, – хотя в то время еще не существовали Spice Girls; у них были курчавые пышные волосы, эффектные фигуры и плохо подобранная одежда. Увидев нас, она провела рукой по волосам – в эту копну можно было спрятать апельсин, и никто бы его не нашел – и на секунду опустила глаза – актриса, которая готовится к выходу на сцену, подумала я. Она шепнула что-то своим подругам, и они направились в нашу сторону.

– Привет. – Сантьяго изобразил одну из своих улыбок, но не предложил ей сесть.

– Привет. – Сколько помады нужно было нанести, чтобы после еды и питья перламутрово-розовый цвет не сошел с ее полуоткрытых губ? – Привет, Виргиния. – Мы обменялись четырьмя поцелуями.

«Даже я знаю, что в Колумбии, Мексике и Аргентине здороваются одним поцелуем», – так и хотелось сказать мне.

– Сегодня вечеринка, – сказала она Сантьяго, низко наклонившись и положив руку ему на плечо. – Открытие дискотеки. «Ля Казино».

– А…

– У меня есть машина. Мне ее одолжила Катрин. Она не едет, ее жениху не нравится танцевать.

– Ну тогда мы можем пойти, да? – Сантьяго посмотрел на меня.

Казалось, это потрясло ее до глубины души, но она незамедлительно ответила:

– Тогда встречаемся в десять здесь.

Сантьяго кивнул. Я допила кофе. Никто ничего не говорил, и Франция попрощалась и пошла, гордо неся свои волосы.

2

«Ты не должна идти, ты не должна идти», – весь день твердила я себе, но в то же время я не переставала думать, что мне лучше надеть: бархатные брюки с ботинками или длинную прямую юбку. Свитер или легкую рубашку – у меня ничего этого не было, и нужно было покупать. Конечно, я пойду в черном, в этом я была уверена. Я задумалась над макияжем и прической; моя фигура не могла сравниться с фигурой Франции. Может быть, надеялась я, Сантьяго не нравятся кудри, и у него аллергия на гель, которым Франция укладывает волосы.

Видимо, Сантьяго поужинал раньше или вообще не ужинал, потому что в столовой мы не встретились. Мы ждали его у входа. Только перед ним мы вели себя как ни в чем не бывало; сейчас мы стояли молча, здороваясь с теми, кто выходил, внимательно изучали одежду и прически друг друга. Во Франции все было неестественно и слишком напыщенно: ее техасские ботинки, ее имя, ее кудри, ближе к лицу – мелкие и влажные, блестящие от геля.

Он появился заспанный и в той же самой одежде, что и днем. Он поцеловал каждую; сначала Францию, потом меня, но мне показалось, что мои поцелуи длились немного дольше. «Если он еще один день не помоется или наденет тот же свитер, он сможет сойти за француза», – подумала я.

– Подождите еще секунду, я возьму бутерброд и вернусь, – сказал он и свернул в кафе.

Подушка примяла ему волосы, да и брюки были мятые. Несколько лет назад я встречалась с теннисистом, я ходила на его игры, чтобы потом поцеловать его, грязного и вспотевшего. Может быть, он был похож на Сантьяго, я уже не помнила. Сантьяго нравился мне и грязный, и чистый; он мог надеть белые ботинки и все равно продолжать нравиться мне (конечно, он никогда не носил белую обувь). Буфет уже закрывался, но он улыбнулся, и официантка его впустила.

Он прошел перед фонтанчиками и положил бутерброд на поднос. Затем завернул его в салфетку и отодвинул поднос. Он подошел к автомату и вытащил банку пива и две шоколадные конфетки. Вернулся, жуя сэндвич, вытащил из кармана конфеты и угостил нас. Открывая банку с пивом, он намочил руки.

Я развернула свою конфету; больше всего на свете в тот момент, кроме того как поцеловать Сантьяго или слизать пивную пену с его рук, я хотела шоколада. Франция же, наоборот, положила свою в сумочку (маленькую сумочку серебряного цвета, которая висела у нее на плече); она боялась размазать помаду или испортить шоколадом свое свежее дыхание.

– Ну что, идем? – спросила я и убрала обертку от конфеты в карман своего пальто; я сохранила ее, как память о Сантьяго. «Может быть, я не права», – подумала я.

Франция, играя в руке ключами, поспешила к машине. Я чувствовала ее ненависть ко мне: она обдавала меня, как ночная прохлада.

Сантьяго выкинул банку из-под пива в проволочную корзину. Под светом фонарей корзина отражалась на асфальте, напоминая ворота на футбольном поле. Интересно, Сантьяго играет в футбол? Я столько всего о нем не знала. Я хотела понемногу узнать все; написать в LonelyPlanet о Сантьяго.

– Садись вперед, с Францией, – сказал он мне, когда мы подошли к машине.

– Подожди, – я его остановила, – ты испачкался, – и я провела большим пальцем около его рта, чтобы стереть капельку майонеза.

Франция с трудом завела машину и надавила на газ. Некоторое время мы все молчали.

– А почему тебя зовут Франция? – спросила я.