Правда поэтов

Нужно было что-то срочно предпринимать! Его отстраненный вид, брюзгливая и недоверчивая мина на лице, его иронические взгляды ее прямо-таки пугали.

Она решилась выкрасить волосы в желтый цвет. У нее они были темно-русые, тусклого и неброского оттенка. В Москве же по бульварам ходили длинноногие блондинки с пышными распущенными волосами.

В парикмахерской-салоне «Луч» неподалеку от дома тетки на Чистых прудах ей не только выкрасили волосы в бледно-желтый цвет, но еще и выщипали брови, которые стали не широкими и густыми, а узенькими, как ниточки.

Молодая, яркая и нахальная парикмахерша окинула Анюту, робко вжавшуюся в кресло, ястребиным взглядом, и сказала, что можно еще покрасить тушью ресницы.

— Может, в следующий раз? — пролепетала Анюта. Лицо парикмахерши сделалось скучным и безразличным.

— Как желаете, — проговорила она, сдергивая с Анюты покрывалопопону.

— Давайте сейчас! — решилась Анюта.

Оставив в салоне «Луч» значительную часть денег из той суммы, что присылали ей родители на месячное проживание, Анна Скворцова поначалу даже боялась подойти к зеркалу. Но потом подошла. Какая-то незнакомая девушка с волосами цвета сливочного масла и громадными черными ресницами, делающими ее небольшое круглое личико еще меньше, с ужасом глядела на нее. Впрочем, тетка перемену облика племянницы одобрила. Ей, давней столичной жительнице (тетка работала буфетчицей в школьной столовой), хотелось, чтобы Нюша была побойчее и поярче. Иначе тут, в Москве, можно и затеряться. Анюта тоже постепенно привыкла к своему новому облику, и он ей даже понравился.

А единственная ее подружка Ритка, тоже приехавшая из Рязани и уже поступившая в Финансовую академию, увидев Анютку, глупо захихикала и сказала, что таких толстых русалок даже в сказках не бывает. Но Анюта не обиделась. Русалок же, а не крокодилов!

И смело пошла на занятия к Андрею Андреевичу в его квартиру возле Таганского метро. (Он жил с матерью, которая при Анютиных визитах ни разу не появилась, вымуштрованная строгим сыном.)

На этот раз взгляды Андрея Андреевича были не косвенные и словно бы случайные, а прямые и прямо-таки грозные.

Анюта так перепугалась, что стала путаться в именах художников. Портреты работы Рокотова приписывала Левицкому, а Левицкого — Боровиковскому.

Андрей Андреевич нервно ее поправлял и хмурился, гневно сводя брови, как Господь на иконе «Спас Ярое око». А в конце занятий не утерпел и произнес, язвительнее некуда:

— И зачем вам понадобилось так себя изуродовать?

— И-зу-ро-довать?

Анюта от неожиданности раскашлялась, а потом залилась бурными отчаянными слезами. Ресницы потекли на ее белый кружевной платочек — подарок мамы.

— А что? А как? А что бы вам понравило-о-сь? — прорыдала она, хлюпая в платок. Андрей Андреевич встал и заходил по комнате. Такой грубости он от себя не ожидал! Но эта девчонка, о которой он стал было думать, спутала все его карты! Теперь ему на нее неприятно и противно было смотреть (хотя почему-то очень тянуло).

— Вот вы, Анна, пишете реферат о портрете XVIII века, так? — сказал он по возможности спокойным голосом, стараясь не замечать ее слез. — Почему бы вам, да, почему бы не позаимствовать хоть что-нибудь у этих… этих восхитительных женщин? Ведь это было бы вам в плюс! Ну, если до Нелидовой вам не дотянуться, то хотя бы до Агаши, дочери Левицкого! Поглядите, как они одеты, какая у них естественная грация в движениях, сколько прелести в каждой черте. А тут намазали себе ресницы какой-то сажей! И что у вас с прической? Были нормальные волосы, уж не помню, черного или каштанового цвета, но нормальные. А сейчас… Поймите, я искусствовед, мне тяжело на это смотреть. Тем более, что прежний ваш облик был… естественнее, что ли, милее, интереснее…

Уходя от преподавателя, Анюта все еще рыдала, но уже менее безутешно. Ее немного успокаивало то, что он так бурно отреагировал на перемену ее облика. Значит, она его задела! Значит, он ее видит, а не просто терпит! Значит, она на правильном пути!

Но только ей следует двигаться в обратном направлении — не к современным «топ-моделям», а назад — к Левицкому и Боровиковскому. Кажется, это называлось «ретро-стиль». Ей нужно было как-то «стилизовать» свой облик под XVIII век, чтобы придирчивый Андрей Андреевич перестал говорить ей гадости.

И Анюта принялась за дело. Нужно было сотворить свой новый облик. Нет уж, не под Агашу (кажется, простую деревенскую девку), а под барышню, выпускницу Смольного института Нелидову, ставшую фавориткой самого безумного Павла I. (Андрей Андреевич, распекая Анюту, был не менее безумен, и она это интуитивно чувствовала.) Та, кажется, бросалась в Павла башмаками. Вот и она, Анюта, когда-нибудь бросит туфельку в физиономию Андрея Андреевича. Эта мысль ее совсем утешила и развеселила.

На искусствоведческом факультете, где Анюта время от времени появлялась, на нее стали оглядываться длинноногие студентки в нарядах из Парижа и Океании. Иногда она ловила и мужские взгляды, удивленные и почти восхищенные. Это выражение лица можно было определить фразой: «Во дает!».