Правда танкового аса. «Бронебойным, огонь!»

Чуть позже, когда построили палаточный лагерь, я распорядился, чтобы при каждом приеме пищи на столе стоял графин с вином, благо его было в достатке. Но при этом я предупредил, что, если увижу хоть одного пьяного, больше ни одного графина с вином не будет. И за месяц ни одного пьяного я не видел! Как они это делали, я не знаю, – наверное, прятали крепко выпивших, но так было.

Днем пришел приказ: «Останавливать и реквизировать все машины, мотоциклы и велосипеды, которые идут по шоссе, ставить в парк», и мы выставили патруль. Машины нам отдавали без разговоров, а за каждый велосипед разгоралось сражение. Тем не менее за сутки мы отобрали почти тысячу велосипедов и выставили их в ряды. Я доложил командиру бригады, что велосипеды потрепанные, как трофей совершенно негодные, а люди плачут, обиженные нашим поведением. Тогда полковник отменил распоряжение о реквизиции велосипедов, но пока разбирались и раздавали отнятое имущество, опустилась ночь. Люди расположились поблизости от танков, чувствуя себя более спокойно под защитой наших войск. Разгорелись костры, в котелках варилась еда. Послышались разговоры на разных языках, хохот, песни, где-то играла гармошка. Я сидел у окна и блаженствовал. После разговора с Чунихиным ушли в сторону метания: я твердо решил остаться в армии. Я любил командовать и чувствовал, что у меня это получается.

После Победы

В июне Мария, приехав в очередной раз ко мне, игриво спрашивает:

– Скажи, ты будешь обижаться?

– Интересно, чего мне на тебя обижаться?!

– Нет, ну будешь обижаться?

– Смотря за что.

Она мне сует предписание: «Сержант Мальцева направляется в распоряжение командира 1-го батальона капитана Брюхова для прохождения дальнейшей службы».

– Вася, ты же сказал, что когда будешь командиром батальона, то переведешь меня к себе.

– Ладно. Но теперь взаимоотношения будут складываться по-другому, я буду командовать, ты – выполнять мои команды.

Надо сказать, что я был взбешен.

– Опять шутишь?

– Я не шучу.

Я позвонил начальнику кадров бригады:

– Ты зачем ее мне направил?

– Она сказала, что ты сам просил.

– Что ты не мог мне позвонить?! Позвонил бы мне, спросил меня. Вот что, делай что хочешь, но чтобы у меня ее не было.

Он ее опять вызвал, забрал предписание и вернул обратно в зенитно-пулеметную роту. Так мы с ней расстались. А через некоторое время я узнал, что она демобилизовалась и уехала куда-то в Московскую область. Уехала, мне ничего не сказав. После войны на встречах ветеранов бригады она не появлялась, а в конце 70-х кто-то сказал мне, что она умерла. Земля ей пухом…

Вскоре нас перевели в Меринг. Я остановился в доме зажиточного крестьянина. Дом был двухэтажный: наверху спальни, внизу обширная кухня, столовая, рядом коровник, свинарник, держал он и куриц. У него было до 20 коров, штук 15 свиней, и со всем хозяйством управлялись жена и две дочери, девушки 17 и 19 лет. Не скажу, чтобы они были красивы, но и не уродины. Во время войны у этого крестьянина были работники-военнопленные, но с приходом наших войск они, забрав продукты, ушли домой. Надо прямо сказать, что меня, да и не только меня, поразила организация труда на ферме. Я впервые увидел доильные установки, которые у нас появятся еще только лет через пятнадцать. У хозяев уже были молокопровод, сепаратор, маслобойка, холодильник. Они нас на целую эпоху обогнали! Это видел не только я, но и солдаты, которые в основном были из деревень. Первое время мы практически не проводили занятий, и они были предоставлены сами себе. Они ходили, изучали, что-то зарисовывали, прикидывали, что можно было бы применить у себя в хозяйстве. Конечно, бойцы испытывали зависть, и кто-то мог начать сомневаться в правильности нашего строя… Разумеется, велась контрпропаганда о том, что «мы готовились к войне, не успели», но эти 18 миллионов человек, что единовременно побывали за границей, посмотрели на этот уровень жизни, уже не могли жить так же, как и до войны.

С окончанием войны началась трофейная лихорадка. Мы, молодежь, больше интересовались вином, которое брали в подвалах. Тем не менее у меня в батальоне было порядка сорока трофейных грузовых машин, забитых трофеями же – тканями, продуктами. В личном пользовании у меня было три легковых автомобиля – «Форд», какая-то английская машина и немецкая легковая с дизельным двигателем, которую я реквизировал у хозяина фермы.