Правда во имя лжи

А ее обмороки? Ирку хлебом не корми – только дай хлопнуться в обморок. Причем не так чтобы шли-шли – она и рухнула в лужу. Нет, свой замшевый плащик – новый, у Нонны, выцыганенный (на время, но Ирина явно намеревалась его присвоить насовсем), – она чрезвычайно берегла, куда попало не плюхалась, даже лавочку тщательно обметала ладонью. И вот во время одной из таких передышек Ирка вдруг глубоко вздохнула, откинулась на спинку…

Аня в первое мгновение дико перепугалась – не за нее, понятное дело, а за ребенка! – и метнулась куда-то, сама не зная куда, к телефону, что ли, «Скорую» вызывать, хотя какой мог быть телефон посреди Уссурийского бульвара (вечерние выгуливания Ирины, за безлюдностью, происходили именно там)? Вообще с автоматами в Хабаровске в ту пору была большая напряженка. Она решила вернуться и попытаться привести Ирину в чувство своими силами. А может, инстинкт самосохранения, на миг от испуга ослабевший, воспрянул с новой силой… И вот, неожиданно оказавшись рядом со скамейкой, она узрела в бликах лунного света Ирину в объятиях ее, Аниного, родного и любимого мужа.

Не то чтобы в объятиях… Выглядело это так: Дима сидел, Ирка пристроилась рядом, уронив голову (идиотское выражение!) ему на плечо. А он ее этак заботливо приобнимал. Как бы придерживал, чтобы не соскользнула с лавки. И безвольная Иркина ручонка валялась у Димы прямо на… Да, на бедрах. И, судя по тяжелому, можно сказать, надсадному дыханию Димы, легко было представить, что Ирка там ощущала!

Черт его знает, почему Аня сама в эту минуту не упала в обморок. Как ни странно, помог Людовик XIV. Вернее, вдруг промелькнувшее воспоминание о том, как любил этот король беременных женщин. Оказывается, то и дело какая-нибудь из его любовниц была беременна. Знаменитая мадам де Монтеспан, отбившая его у Луизы де Лавальер, рожала девять раз. Нелегко вообразить легендарных красавиц из романов Дюма в роли этаких матерей-героинь, но факт остается фактом: Людовик был неравнодушен к брюхатым бабам. Они совершенно не теряли для него своей сексуальной привлекательности: с Монтеспаншей он не расставался, пока прелестная блондинка Атенаис не растолстела до такой степени, что «ляжки ее сделались шириной со спину», по отзыву историка. Но Ирке до подобного еще далеко… Поэтому Ане нельзя расслабляться ни на миг, а следует быть настороже, как никогда раньше, пока Дима не решил уподобиться Людовику и отдать свое сердце пузатой авантюристке.

В голове картина мгновенно нарисовалась: Дима бросает ее, разводится и женится на Ирине. Аня возвращается в мамину двухкомнатную хрущевку, а в их кооперативной, с таким трудом выстроенной квартире (подарок Диминых и Аниных родителей им на свадьбу) воцаряется Ирина с будущим младенцем, которого благородный, ошалевший от любви Дима усыновляет еще до рождения.

А что? С него вполне станется!

Поэтому она решительно приблизилась к скамейке, с болью в сердце отметив, как заюлил ногами Дима, пытаясь сбросить с себя искусительную Иркину руку, и отвесила бедной бесчувственной красавице хорошую пощечину. А затем вторую – для симметрии.

Ирка взвизгнула – не вздохнула томно, заметьте себе, как полагалось бы по роли, а взвыла:

– Вы чего?! Да как вы?!

– Ага, вижу, тебе уже лучше, – хладнокровно заметила Аня. – Я как раз вчера в кино видела, как одну дамочку, потерявшую сознание, хлестали по щекам. Вот и подумала, что это именно то, что тебе нужно.

Изощренную двусмысленность последней фразы, похоже, оценили все, и обратный путь проходил в гробовом молчании.

* * *

Денек выдался так себе – без особого напряжения. После синей дамы навестили обколовшегося нарка, потом заядлого грибника – по счастью, с обнадеживающим исходом. Было также одно алкогольное отравление, одно пищевое. Струмилин даже успел между двумя вызовами заскочить домой, переодеться в чистую рубашку и в очередной раз поддакнуть маме, что «Москвич» надо отдать бедным людям, поскольку «Раечкино наследство впрок все равно не пойдет».

Возвращаясь с Черниговской, после промывания желудка одиннадцатилетнему парнишке, опившемуся несвежей фантой, Струмилин вдруг схватил за руку водителя Саню, намеревавшегося повернуть на гору сразу у Благовещенского монастыря, и попросил проехать по Рождественке, бывшей Маяковке, причем именно там, где проходит трамвайная линия. И тормознуть возле ювелирной комиссионки по имени «Малахит».

– Уж не собрался ли ты жениться, Андрюша? – своим звучным, полновесным голосом осведомилась семипудовая красавица Валюха. – Не собрался ли ты в «Малахите» венчальное кольцо покупать?