Правда во имя лжи

Девочка посмотрела на него белесыми глазками, разевая ротишко, но не крича, а тихонько, чуть слышно вякая. Похоже, малышка зевает.

– Ты лучше спроси у своей мамки, сам каким был, – проворчала акушерка, косясь при этом на Аню, как бы опасаясь очередных диверсий с ее стороны.

Однако Аня стояла неподвижно, стиснув руки за спиной, и глядела на вторую девочку недоуменно.

«Погодите, зачем вы достали еще и эту? Мы договаривались только об одном ребенке!» – хотелось ей сказать, но пришлось прикусить губу, чтобы промолчать.

– Ишь, какая тихоня получилась, не то что та, первая, крикунья! – Акушерка ловко перекинула с ладони на ладонь красненький скользкий комочек, показывая ребенка Ирине, прежде чем отдать медсестре. – Имена-то придумали?

Ирина зажмурилась, ничего не ответив.

– Мы решили, если девочка родится, назовем Лидочкой, Лидией, – хриплым, незнакомым голосом произнесла Аня. – Если мальчик – Сережей. А насчет двух девочек мы не… мы еще не…

– Ну ничего, время есть придумать, – сказала акушерка, хлопоча над Ириной. – Вот в старину проще было, когда в бога верили. Понесут ребенка в церковь крестить, глянут в святцы – ага, какой сегодня день, какого святого? – ну и выбирают такое-то имя. Нынче у нас что? Вроде бы Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья.

– Мать их Софья? – хохотнул доктор. – Во-во, самое то имя для этой зевающей крохи. Соня-засоня! Тогда первую надо Любой назвать. Или Надей.

– Лидочка, – упрямо сказала Аня. – Ее зовут Лидочка!

– Да увезут женщину в отделение или нет? – не слушая ее, с усталым возмущением вопросила неизвестно кого акушерка. – Дети – вот они, послед я вынула. Чего тянут время?

Именно в эту минуту распахнулись двери, и молоденькая сестричка лихо втолкнула в приемный покой каталку.

Вокруг Ирки поднялась суматоха – ее поднимали, перекладывали, потом увезли в палату.

На Аню уже никто не обращал внимания. Она забилась в уголок, ждала – и дождалась-таки минуты, когда из соседней комнаты вышла медсестра с двумя запеленатыми головастиками в обеих руках.

Вытянув шею, Аня проводила взглядом лысенькие головенки. Та, что справа, – Лидочка. Ее Аня узнала бы даже с закрытыми глазами. Слева – эта, как ее там…

Нет, серьезно, что теперь делать, с двумя-то детьми?!

А вот у Димы, перепуганного, бледного – краше в гроб кладут! – Димы, который нервно метался около роддомовского крыльца, такого вопроса почему-то не возникло. Наоборот – он ужасно обрадовался.

– Да это ж здорово, что сразу двое! – закричал он, целуя и обнимая Аню с какой-то особенной, щемящей нежностью и бережностью, словно именно она только что произвела на свет близняшек. – Все проблемы сняты. Плохо, когда в семье только один ребенок, а у нас теперь сразу двое. Две дочки, предоставляешь?! Лидочка и…

– Может, Соня? – с усмешкой предложила Аня, и муж, к ее изумлению, пришел в восторг:

– Какое чудное имя! И, главное, редкое! София! Сонечка! Лидия и София! Лидочка и Сонечка! Две сестры! Две дочки! У нас две дочери, Анька!

Он вдруг подхватил Аню на руки и закружил, закружил, закружил так, что наткнулся вместе с нею на внезапно оказавшееся на пути дерево и чуть не уронил.

Ох как же они хохотали… а между тем это ведь предзнаменование, причем дурное. Потому что меньше чем через месяц, совершенно вот так же, как на это дерево, они натолкнулись на Ирку.

* * *

Не часто, но случалось: статистика вдруг начинала сбываться. Врачи ведь входят в группу риска. В том смысле, что профессия эта – одна из наиболее опасных. Недавно Струмилин где-то вычитал: самая рисковая работа – быть президентом. Дескать, на них, на руководителей государств, совершается самое большое число покушений, ну а поскольку они льют куда больше невидимых миру слез, чем представители остальных профессий, то и сердечные мышцы напрягают куда сильнее, и нервных клеток расходуют невообразимое число.

А что? И очень может быть!

Но к сведению президентов и статистиков: невидимые миру слезы льют и врачи «Скорой». Очень часто не только по поводу страданий своих пациентов, но и мизерной зарплаты. Еще хорошо, что ее практически не задерживают. Хотя даже если бы и задерживали, забастовок бы все равно не было. Как-то не поднимается рука хватать за хрип людей, если их жизнь от тебя зависит.

Ну а что касается покушений…

Этот нарк, которого пришлось выводить из комы, обкушался реланиума. Реланиум прописывали бабушке, у нее проживал великовозрастный безработный внучек, но бабуля лекарство не пила: или рецепт, или сами таблетки отдавала своему дорогому Антоше. Благодаря сволочному характеру дорогой Антоша был в быту тираном, а реланиум его здорово-таки утихомиривал. Опять же кайф… Во время кайфа Антоша бабку не поколачивал и денег с нее не требовал. Но однажды в процессе ловли кайфа Антоша впал в наркотический сон, а глупая старуха, вместо того чтобы порадоваться и передохнуть, залилась слезами и вызвала «Скорую».