Правда выше солнца (СИ)

Кадмилу отчего-то стало холодно. Мороз пробежал по коже, будто в зимний день, хотя солнце шпарило так, словно Гелиос сегодня выслуживался перед Зевсом и хотел показать, на что способен. Сироты. Дети без родителей. Смерть, неумолимый Танатос, крылатая тварь с железным сердцем. Забрал их, забрал всех. Развалины домов, дым, трупы. Тишина, мёртвая тишина. Один, навсегда один. Пал мятежный Коринф, пал от божьего гнева…

Он судорожно втянул сквозь зубы пахнувший лавровой листвой воздух. Вздор. Не стоит. Это было очень давно, пора уж забыть. Как забыл имена родителей. Как забыл их лица.

Теперь он – бог, хитроумный и ловкий, бог удачи и красноречия, покровитель торговцев и путников.

Работа! Работа! Пора домой, на Парнис. Нужно собираться в дальнюю дорогу.

И надобно позаботиться о нашем новом друге. Вилий, любитель правды и дешёвых шлюх-порне. Мастер завивать волосы и появляться в самый неподходящий момент. Нам о многом предстоит поговорить, дружище. О том, кто тебя подослал, кто подговорил обличить Акриона. О том, кто ставит мне палки в колёса, кто не обрадовался гибели Семелы и теперь готов на всё, лишь бы в Элладе начался кризис власти. Пойдём же, покажу тебе твой новый дом, камеру на нижнем этаже. Там малость туго с удобствами. Но не стоит переживать, это ненадолго…

Он шагнул к сгорбившемуся на горячем песке Вилию, покрепче ухватил за шиворот серого гиматия, рванул вверх. И остолбенел.

Вилий грузно перевалился набок. Рот и подбородок укрывала густая пена – точно каламистр отрастил седую бороду. Лицо вздулось, на лбу проступили чёрными змеями вены. Глаза, налитые кровью, краснели ярче граната.

Кадмил коснулся шеи Вилия, пытаясь нащупать биение жил. Выругался под нос. В лабораторной библиотеке хранились несколько свитков Гиппократа с авторскими рисунками. Вилий в его нынешнем состоянии отлично бы послужил моделью для картинки к свитку «О смертельных ядах». Каламистр был мёртв – уже, похоже, с четверть часа.

Кто бы его ни подослал, он действовал решительно.

Или она?

Такие штучки вполне в духе Орсилоры.

– Акрион, – позвал Кадмил, выпрямляясь. – Глянь-ка.

Царские дети обернулись, все трое. Эвника ахнула. Фимения прикрыла рот ладонью. Акрион нахмурился и шагнул к мертвецу. Склонился, изучая.

– Что с ним? – спросил. – Отравлен?

– Ну уж явно не зарезан, – сухо сказал Кадмил. – Похоже, дело твоей матери кому-то не даёт покоя.

Акрион выпрямился во весь рост. Он был мрачен, на челюстях вздулись желваки:

– Опять алитея?

– Да, алитея, – подтвердил Кадмил. – Отправляемся в Лидию завтра на рассвете. Найди лодку, выспись, наточи меч.

Акрион оглянулся на сестёр. Фимения стояла, прижав руки к груди, и шептала что-то – вероятно, молилась. Эвника закусила во рту костяшку пальца и смотрела на Вилия широко раскрытыми, потемневшими глазами.

– Наточи меч, – повторил Кадмил. Потом кашлянул, добавил глухо: – И к родителям загляни, к приёмным. А то волнуются, наверное...

Интерлюдия 2. У меня никогда не было младшей сестры

Батим, Мировой дворец. 2195453 сутки, 829 минута. Удобный момент для неудобных слов.

«Когда-то над этой крышей было голубое небо, – думает Локшаа. – Когда-то здесь царил свет. Теперь мы смотрим сквозь закопчённое стекло на сплошную пепельную хмарь. Стоило ли вкладываться в прозрачную крышу? Расчёты, материалы, экран. Лучше бы построили Дворец под землёй. Меньше бы напоминал о старых временах».

Он чувствует на себе взгляд: в кресле справа сидит Тарвем. Его взгляд невозможно не почувствовать, это как щупальца, заползающие в мозг. Даром что Моллюск незрячий.

Локшаа поворачивает голову. Показалось. Тарвем восседает, выпрямив спину, будто кол проглотил; дымящиеся глазницы обращены к трибуне. Слушает. А может, притворяется – было бы что слушать. Да, верно, притворяется: вот и блокнот в руках. Моллюск что-то пишет, не глядя, стилосом. Небось, прокручивает в уме очередной мысленный эксперимент. Строит формулы, прикидывает соотношение реагентов и энергию активации. Настоящий учёный, жаль, что такой затворник. Было бы интересно поработать вместе.

Орсилора, которая сидит позади Тарвема, действительно смотрит на Локшаа. Прямо-таки дырку готова провертеть чёрными хищными глазищами. Как она всё-таки красива, когда злится. А злится она всегда. Вот и сейчас – так и рвётся устроить скандал. Хоть с чужими, хоть со своими. Всё равно, с кем.

Не сегодня, милая. Локшаа вежливо улыбается Орсилоре и смотрит влево. Хальдер утонула в кресле, слишком глубоком, слишком просторном для девы-птицы. Завернулась в плащ, закуталась в призрачную ткань крыльев, клонит голову к груди. Неужели дремлет? Нет, куда там: ресницы трепещут, вздрагивают тонкие ноздри. Нервничает. Ещё бы. Ей, наверное, сейчас тяжелей всех. Не считая, конечно же, Керты.

Смерть на меня, отвлёкся. Что там за шум на трибуне?