Правдивое комическое жизнеописание Франсиона

Открытый характер сего вельможи так мне полюбился, что я уступил всем его настояниям. Он оставил при дворе всю свою важность, не сохранив о ней даже воспоминания, и так опростился, что по воскресеньям плясал под вязом вместе с кумом Пиаром и сьером Люкреном. Его забавляло играть с ними в шары на ужин и смотреть, как они допивались до того, что начинали нести всякие небылицы. Когда же он бывал в более серьезном настроении, то призывал к себе добрых старцев и просил их рассказывать ему все воспоминания, сохранившиеся у них о днях молодости. И какое удовольствие испытывал он, когда они начинали рассуждать о делах государственных сообразно с собственными и дедовскими мнениями, постоянно осуждая в чем-нибудь вельмож, близко стоявших к королевским особам! Я лично по своей природе не вижу никакой прелести в подобных забавах, ибо не выношу общения с глупыми и невежественными людьми. Тем не менее, желая ему угодить, я всячески пытался находить в этом удовольствие и, пожалуй, до некоторой степени достиг цели хотя бы тем, что видел, как он радуется, ибо почитал главной своей заботой услаждать его существование.

Я даже вознамерился оказать ему любезность, на которую редко кто соглашается. Нам передали, будто в трех милях от нашего дома жила на мызе мещаночка редкостной красоты. Я надумал перерядиться крестьянином и, захватив с собой скрипицу, на которой умел играть, проникнуть с ее помощью в обиталище сей прелестницы. На эту мысль навело меня то обстоятельство, что наша милашка была, по слухам, большой охотницей похохотать и не лезла в карман за острым словцом. А потому надеялся я завести с ней веселую беседу, которая могла бы доставить слушателям немалое удовольствие. По счастью, должна была праздноваться на деревне свадьба в тот самый день, когда я положил туда отправиться. Клерант, желая повеселиться, запасся цимбалами, дабы мне аккомпанировать, ибо играть на сем инструменте нетрудно: надо только ударять железным прутом в такт песни.

Итак, выезжаем мы как-то поутру в обычных своих одеждах, сказав, что отправляемся куда-то за двенадцать миль, и берем с собой только моего камердинера, превратившегося под руководством своего барина в тонкую шельму. В трех милях от дома мы вошли в пустынный лес и переоделись в принесенное с собой отрепье. Клерант приказал забинтовать себе половину лица и почернить русую бороду, боясь, как бы кто-либо его не узнал. Я же только прикрыл глаз пластырем и напялил на голову старую шляпу, поля коей мог опускать или подымать по желанию, как забрало шлема, ибо были они раздвоены по бокам.

В таком виде дошли мы до деревни, где происходила свадьба, и мой камердинер оставил лошадей на постоялом дворе до тех пор, покуда они нам не понадобятся. Мы направились прямо к отцу невесты, деревенскому пентюху, которому я предложил свои услуги. Он отвечал мне, что уже нанял музыканта и дал ему в задаток шестнадцать су, обещав ефимок за день работы.

— А я возьму с вас только пол-ефимка за себя и своего сотоварища, — сказал я, — и к тому же берусь стряпать на кухне, в чем мы большие мастера, ибо служили первыми ложкомоями в гостинице «Оборот» [171].

Услыхав про такую дешевку, он согласился взять нас, по совету жены, не желавшей лишних расходов. Вскоре заявился второй музыкант, и дело не обошлось между мной и им без маленькой ссоры. Он говорил, что его наняли накануне вечером и что пришел он за версту, я утверждал, что пришел нарочито для свадьбы за восемь верст и что подрядил меня две недели тому назад такой-то человек, заходивший в мою деревню; на сем основании резоны мои были признаны более вескими, а музыкант хоть и удержал свой задаток, но удалился весьма недовольный.