Правдивое комическое жизнеописание Франсиона

— Знайте же, — возразила красавица, — что, когда девушка лишается невинности до брака, имя ее полюбовника здесь не отмечается, дабы сохранить его в тайне: ведь иной раз бывает, что, побуждаемые природой, мы отдаем девство первому встречному, который вовсе того недостоин, и нам было бы стыдно, если б об этом узнали. Из сего вы можете заключить, что Лорета не стала дожидаться свадьбы и позволила кому-то сорвать вполне созревший цветок, каковой без этого увял бы и не принес ей удовольствия. А вот, Франсион, — присовокупила она, — другой храм, не менее прекрасный, чем этот.

Вслед за тем ввела она меня в соседнее капище, где я увидел на алтаре статую Вулкана с саженными рогами [24]. На всех стенах красовались такие же гербы.

— Должно быть, какой-нибудь охотник развешивает здесь рога всех убитых им оленей? — спросил я свою водительницу.

— Вовсе нет, — возразила та, — перед вами те султаны, которые невидимо носят рогоносцы.

Тут из сокровеннейшего тайника храма появился Валентин, одетый трубочистом и украшенный серебряными рогами.

«Не моя вина, если ты носишь такой убор, — подумал я про себя, — а все же жаль, что я тут ни при чем».

В это время вошли остальные женщины и, завидя Валентина, принялись так его осмеивать и вышучивать, что ему пришлось удалиться.

— Серебряные рога, — пояснили мне после ухода Валентина, — означают, что рогоносное его звание приносит ему прибыль; взгляните, и вы даже увидите здесь несколько таких, которые осыпаны драгоценными камнями; простые же деревянные рога показывают, что тот, кому они принадлежат, околпачен без своего ведома и от этого ни на грош не разбогател.

Помолившись вдосталь богу Вулкану, дабы умудрил он меня наставлять рога другим, а самому не носить оных, вернулся я в храм Амура, к коему обратился с благочестивой просьбой, заклиная его даровать мне столько девственниц, чтоб покрыть склянками весь его алтарь. Оттуда собрался я было направиться в зал красавиц, но повстречал на пороге Валентина, который, наклонившись, хватил меня изо всей силы рогами в живот и нанес мне широкую рану. Я улегся в боковушке с розами, где принялся рассматривать свои внутренности и все близлежащие сокровеннейшие части; вытащив кишки наружу, я полюбопытствовал измерить руками их длину, но не могу вспомнить, сколько там оказалось пядей. Трудно мне также поведать вам, в каком я был тогда настроении, ибо хоть и сознавал себя раненым, однако же нисколько тем не печалился и не искал помощи. Наконец ко мне пришла женщина, напустившая мне прежде в рот урины, и, взяв нитку с иголкой, зашила мою рану столь искусно, что от нее и следа не осталось.

— Пойдемте к Лорете, она в моей пещере, — сказала мне затем женщина.

Поверив ее словам, последовал я за ней, и не успел спуститься вниз, как увидал Лорету, неподвижно стоявшую в углу; я стремительно бросился ее обнимать, но вместо ласковой и нежной кожи ощутил холод камня, из чего заключил, что передо мной только статуя. Тем не менее глаза ее шевелились, как живые, и рот произнес с приятной улыбкой:

— Добро пожаловать, любезный Франсион; гнев мой прошел, и я уже давно вас поджидаю.

Тогда приведшая меня женщина, видя великое мое затруднение, объяснила, что бесполезно целовать Лорету и что тело ее заключено в стеклянный футляр, сквозь который оно отчетливо просвечивает. После того повела она речь о Валентине и уверила меня, что я не сильнее его в любовных поединках, но что знает она средство поправить это дело, — ибо, как вам известно, нам обычно снится то, о чем мы думали накануне. Заставив меня вытянуться во всю длину, засунула она мне в зад прут, кончик коего вышел через макушку, причем проделала это так безболезненно, что я был скорее расположен посмеяться над столь забавным лечением, нежели жаловаться на него. Ощупывая себя со всех сторон, я почувствовал, что на пруте выросли ветки, покрытые листьями, а вскоре появился и бутон неведомого цветка, который, расцветши и распустившись, стал свисать достаточно низко, чтоб усладить мои взоры прекрасным Своим колером. Мне захотелось узнать, обладает ли он также приятным запахом, способным порадовать мое обоняние, но, не будучи в состоянии приблизить его, я отхватил ногтями черешок, дабы отделить его от стебля. К великому моему удивлению, тотчас же появилась кровь в том месте, где было надорвано растение, и немного спустя я почувствовал легкую боль, заставившую меня обратиться к своей костоправке, которая подбежала ко мне и, заметив, что я натворил, вскричала:

— Все потеряно, вы скоро умрете по своей же вине! Я не знаю такого средства, которое могло бы вас спасти: цветок, сорванный вами, был одним из членов вашего тела.

— Верните мне жизнь! — воскликнул я. — Вы уже доказали, что для вас нет ничего невозможного.

— Приложу все усилия, чтоб вас исцелить, — ответствовала она. — Поскольку Лорета здесь, я надеюсь при ее посредстве благополучно довести до конца свое предприятие.