Правдолюбцы

— Послушай, Ро, я с пониманием отношусь к твоему желанию обрести самостоятельность и стать интеллектуально независимой. Споры с родителями — необходимый и значимый этап твоего развития. Однако в данный момент, уж прости, ты как заноза в заднице…

Но Розу нелегко было сбить с толку:

— Лицемер! Трезвонишь на каждом углу о том, как ты ненавидишь систему, как предан делу социализма. Но стоит возразить против буржуазного музыкального произведения, которое ты обожаешь, и ты затыкаешь мне рот.

Джоел наконец потерял терпение:

— Да как ты смеешь? Попридержи язык! Не тебе учить меня социализму. Всю мою жизнь…

— Да, я в курсе. Всю свою жизнь ты защищаешь парочку жалких свобод, которыми правящая элита сочла целесообразным одарить рабочий класс…

До чего же настырной она была — гроза родителей! Сколько лет подлавливала отца на слове, терзала умными сентенциями — и что в итоге? Ни один из ее великих принципов не пережил испытание временем. И вот ее отец умирает, и она уже не сможет повиниться и попросить прощения.

Роза вложила в проигрыватель диск «Жрец Задок и пророк Натан».

Ее покаянному настроению очень бы подошло, если бы музыка, которую когда-то она столь дерзко отвергала, сразила ее наповал, но, увы, мелодия лишь вгоняла в дремоту. Какие-то англичане пиликают в снобистском упоении что-то монархическое.

Роза уже собралась выключить проигрыватель, когда в палате появилась высокая женщина с длинными серебристыми дредами.

— Извините, — остановилась она на пороге, — мне сказали, что с ним никого нет. Я зайду позже.

— Ничего страшного, проходите, — пригласила Роза.

— Я не помешаю?

— Ни в коем случае.

Женщина изучала ее лицо:

— Вы, должно быть, дочка Джоела?

— Да. Меня зовут Роза.

Посетительница не представилась. Держалась она столь величественно, что Роза постеснялась спросить ее имя. Возможно, это какое-то знаменитое имя, которое Роза должна была знать. Женщина приблизилась к изножью кровати и посмотрела на воскового Джоела:

— Как он?

— Не очень хорошо. У него тьма разных инфекций, и врачи обеспокоены его состоянием.

— Ясно.

Роза поглядела на нее с одобрением. Большинство посетителей считало своим долгом повествовать в утомительных подробностях, как они переживают и тревожатся. Хорошо хоть на сей раз не придется внимать этому спектаклю.

— Красивая музыка, — сказала женщина.

— Да.

Они молча слушали:

По правую руку твою царица в златом одеянье,
Да насладится царь твоей красотой.

— Это Гендель, — сообщила Роза.

Незнакомка насмешливо выгнула брови:

— Я знаю.

— Простите, — покраснела Роза. — В классической музыке я полный профан и тупо предполагаю, что другие тоже.

Вдруг у них за спиной раздался крик — пронзительный вопль изумления и боли. Они обернулись — в дверях стояла Одри с глазами как блюдца.

— Убирайся отсюда, б…! — заорала она.

Роза в ужасе встала:

— Мама, пожалуйста, у нас гостья.

— К ней-то я и обращаюсь! — кричала Одри. — Пошла вон! Во-о-он!!!

Она так широко раскрывала рот, что Розе был виден свод ее нёба и маленький язычок, непристойно подрагивающий в глубине глотки.

— Успокойся, Одри, — заговорила незнакомка с холодной невозмутимостью. — Я пришла сюда не для того, чтобы воевать с тобой.

На миг в комнате стало тихо.

Да насладится царь!
О, сладость наслажденья!
Насладится царь твоей красотой.

Одри бросилась на незнакомку, высоко задрав руку, изготовясь нанести удар.

Поначалу Карла опасалась катастрофы. В ней не было и намека на изящество — что взять с великанши. Руки постоянно попадали в неудобное положение, и она понятия не имела, как нужно целоваться. Халед с презрением отвернется от нее. Дабы опередить его, Карла вооружилась бесстрастной критичностью. У него слишком влажный рот. Он чересчур толстый. Его нарастающий энтузиазм нелеп и неприличен. Майк исполнял супружеский долг чинно, с каменным лицом, не глядя на нее и не заставляя смотреть на него, — и ей нечего было стыдиться. И уж конечно, он никогда не разговаривал во время акта.

Халед встал, чтобы достать презерватив из кармана пиджака. Откинувшись на подушки, Карла наблюдала, как он движется по комнате, вывернув внутрь колени и прикрывая руками живот и мошонку, словно персонаж из эротической комедии.

— А ты стеснительный! — удивленно улыбнулась она.

— Есть немного. — Он посмотрел на свое тело. — Боюсь, я не спортивный малый.

Простота этого признания, его безыскусная откровенность смягчила Карлу. Как доверчиво он показывает ей свою наготу! У него и в мыслях нет, что в их отношения может затесаться что-либо, кроме доброты и снисходительности друг к другу. Желудок Карлы, сжавшийся в твердый, тугой комок, начал потихоньку расправляться. У нее закружилась голова: она ощутила свободу, как ребенок, сбежавший от надзора взрослых. В этом гостиничном номере — в этой постели — они могут делать все, что захотят, и никто им не указ.

— Скорей, — прошептала она, протягивая к нему руки. — Иди сюда, скорей.