Праведная бедность: Полная биография одного финна (с иллюстрациями)

Уже в сумерках Юха возвращается с добычей в штаб. С выражением угрюмого рвения на заволосатевшем лице он проходит в дверь: он старый человек, но вот же он бегает и делает свое дело — ведь всё пойдет прахом, если все только и будут прохлаждаться. Надо действовать, раз настало время действовать. И Юха принимает как должное, что жена Ринне приглашает его в кухню на чашку кофе.

С наслаждением прихлебывая кофе, Юха впадает в такое настроение, какое бывало у него прежде, когда, раздобыв денег, он сидел вот так вечерком за чашкой кофе и кредитки сладко бередили душу. Радость от успешно идущего дела одновременно ласкает и тревожит сердце. Тут покойно и тепло, тут всегда люди, еда, кофе, деятельность. Отсюда постоянно куда-то уходят, звонят по телефону, и все идет как по маслу. Достаточно ли дров на кухне? Похоже, маловато, надо принести. Даже громыхание фронта у Кускоски, которое слышно уже несколько недель, стало чем-то привычным и само собой разумеющимся, без него не обойтись, без него все было бы не так. Вон там, на льду, словно сами по себе, как будто ими никто не управляет, вереницами идут сотни лошадей; иногда приходит известие о смерти какого-нибудь здешнего парня, и это только усиливает ощущение безопасности. Юхе совсем не хочется стать самостоятельным хозяином, так куда лучше. Юха захлестнут гулом событий, и было бы противоестественным, если б он сейчас попытался более широко осмыслить значение и возможные последствия происходящего. Ему хорошо так, как есть, и он чувствует: в любом другом случае, что бы ни произошло, он наверняка погибнет. Ибо что он значит среди тысяч других, кому до него какое дело? Он поднимается и идет за дровами.

Юха Тойвола старателен, и в штабе всегда обращаются к нему, смотрят на него со снисходительной улыбкой. Юха видит это, и снисходительность раздражает его. Только что вернувшись с вязанкой, он снова идет за дровами. Люди бездельно валяются на кроватях, один сидит в кресле-качалке и читает газету.

Но теперь Юха особенно внимательно присматривается к людям, работающим в штабе; в нем проснулось чудовищное подозрение, что их спокойствие наигранно. Это чувство явилось у него уже раньше, когда он вернулся из поездки. Со стены холодно глядит телефон, взятый в соседнем хозяйстве, с потолка свисает реквизированная электрическая лампочка. Никто больше не обращает внимания на то, как старается Юха, у всех такой вид, будто им давно надоела его бестолковая суетня. Выходя, Юха вспоминает, что нынешнее положение тянется уже семь недель.

Во всяком случае, пока ничего не изменилось. Тихий вечер, глухой гул у Кускоски несколько ослаб. Там были остановлены лахтари… У ворот стоит часовой. С дороги послышались чьи-то шаги, в сумраке появляются две человеческие фигуры, они подходят все ближе. Это мужчина и женщина, на них добротные меховые шубы — и они молчат. Такие уж они есть, господа; хозяин Пайтулы совершает вечернюю прогулку, идет докладываться в штаб. Жена всегда сопровождает его.

Выстрелы у Кускоски слышны все реже. Чувствуется, там происходит что-то значительное.

Юха заходит в сарай, начинает рассеянно набирать дрова. Что случилось? Он застывает на месте, неподвижно глядя в темноту. Идет революция… Я революционер… Хорошо было говорить так раньше, когда все только начиналось, но теперь, чувствует Юха, это означает нечто такое, что сокрушит его. Если б можно было вернуться к прошлому! Как-никак, у меня есть шестьсот марок. Юхина душа вдруг наливается ужасом ощущения, что возврата к прошлому нет. В этот момент хозяин Пайтулы проходит в дверь, и вокруг Юхи смыкается мертвая тишина.

Хозяин Пайтулы стоит в дверях, как всегда, по-господски уверенный в себе, багрово-красный, с напряженно выдвинутым вперед подбородком. Ринне начал допрашивать его. Проходя мимо со своей ношей, Юха слышит, как он отвечает хриплым говорком, с самоуверенным видом раскачиваясь всем телом. Юха относит дрова на кухню, возвращается и говорит, в непосредственной связи с только что услышанным:

— Капитал душил свободу бедноты, и ничего не случится, если какой-нибудь господин немножко прогуляется.

В этот напряженный момент Юхины слова поражают своей неуместностью, как появление бедного родственника при важных гостях. Ринне, приподнявшись на локтях, — он лежит на кровати с папиросой в руке, — напускает на себя такой вид, словно хочет сказать: «Вы думаете, кроме таких вот Юх, у нас никого больше нет, но вы ошибаетесь». Вслух же он говорит, делая нетерпеливый жест:

— Ладно, можете больше не являться сюда, если считаете, что так лучше для вашего здоровья. Можете идти.

— Хорошо, — отвечает Пайтула, поворачивается и уходит. Ринне встает с кровати и тоже выходит. Остальные сидят молча и неподвижно. Один лишь Юха Тойвола что-то говорит, но его никто не слушает. Зазвонил телефон, Ляхтенмяки встал.

— Алло?.. Да… Нет… Не знаю, только что вышел… Ну как же так? Они не из Турку… Убежали? Куда? Это наглая ложь…

Ляхтенмяки положил трубку и ничего не сказал.

— Я всегда этого боялся, — произнес Мякинен.