Праведник поневоле

– Сиддел не хотел никого оскорбить: просто его язык всегда опережает работу мозга. Это мешало ему с самого детства; однако, когда неприятные последствия его остроумия становились реальностью, мозги, как правило, все же догоняли язык вовремя. – Верджил прикрыл глаза. – Уверен, что его нынешняя неосторожность в высказываниях объясняется лишь неумеренностью в употреблении портвейна. Я прав, Сиддел?

– Бесспорно. Прошу извинить меня, мисс Кенвуд. Мне было бы больно узнать, что, предприняв неловкую попытку пошутить, я каким-то образом оскорбил вас или лишился вашего расположения. – Молодой человек с насмешливой улыбкой отвесил поклон, и не спеша удалился.

Найджел кинулся вслед за ним.

– …Непростительная грубость… – донеслись до слуха Бьянки его слова.

– Вовсе нет, если вы получше раскроете глаза, – отвечал ему Сиддел со смехом.

Верджил снова протянул Бьянке руку.

– Вы, судя по всему, порядком утомлены?

– Кажется, да.

Он быстро вывел ее из толпы и подвел к поджидавшему их экипажу на улице.

– Ну как, довольны? – спросил Верджил после того, как помог ей забраться в коляску. Бьянка с грустью отметила, что он сел не рядом с ней, а напротив. В темноте Верджил походил на бесплотную тень, едва различимую в тусклом свете, временами проникавшем сквозь окно экипажа.

– Поначалу я не чувствовала радости, но на сцене чуть не лопнула от счастья.

– Я не о выступлении, Бьянка.

Да, он имел в виду другое – его натянутый тон свидетельствовал именно об этом.

– Думаю, все эти мужчины даже не знали, кто я такая – всего лишь еще одна певица, появившаяся из дверей гримерной. Сомневаюсь, что кто-нибудь, кроме Найджела и мистера Сиддела, узнал меня в заднем ряду хора.

– Ты пела с таким воодушевлением, что мне казалось, вот-вот взлетишь. Возможно, тебя не узнали, но, безусловно, заметили.

– Так ты видел выступление?

– Я сидел в ложе своего знакомого.

– И что? Хорошо ли я… – Бьянка неожиданно умолкла, а затем рассмеялась: – Я хотела спросить, хорошо ли я пела, но этого, конечно, сказать невозможно.

– Пела ты великолепно, дорогая. И судя по всему, половина оксфордских, кембриджских и большая часть лондонских клерков-стажеров из адвокатских контор с этим согласятся.

– Да ты, как я погляжу, ревнуешь, Леклер.

– По-моему, это не точное выражение для описания чувств, охвативших меня нынче вечером, Бьянка. Ревность захлестывает меня, когда я вижу, как знакомые Пенелопы оказывают тебе знаки внимания. Я могу воспрепятствовать этому, только женившись на тебе. Но ты не согласна. Я ревную, когда вижу, как твой кузен открыто ухаживает за тобой. Но сейчас я не ревновал – я кипел от гнева при виде фамильярности незнакомцев, которую они сочли возможным проявить по отношению к тебе за дверями гримерной. Я бушевал от ярости, услышав инсинуации подвыпившего волокиты Сиддела; и все это оттого, что ты начала кокетничать в коридоре, желая продемонстрировать мне свою независимость.

Поток гневных слов Верджила, казалось, переполнил экипаж, грозя хлынуть наружу. Бьянка с болью в сердце выслушивала его упреки, но уже в следующую минуту ее смятение сменилось раздражением.

– А мне казалось, ты как раз хотел, чтобы я пококетничала, чтобы я испытала все это, столкнулась с жизненной реальностью и увидела низменность пожирающих меня глазами почитателей.

– Я никогда не соглашусь, чтобы мужчины смотрели на тебя так, как те мальчишки.

– Тогда отчего же ты не осадил их?

– Есть куда более насущный вопрос – отчего ты не сделала этого? Попытайся я увести тебя оттуда, ты выставила бы меня дураком. Или ты стремишься показать мне своим поведением, что уже сделала свой выбор?..

– Нет!

– Тогда я мог бы либо объявить тебя своей содержанкой, либо потерять навсегда…

Взор Бьянки затуманился. Перед ней был не Верджил – его фантом, демонстрирующий свою уязвленную мужскую гордость.

– Я не желаю более говорить об этом, – прошептала она, моля Бога, чтобы спор закончился раньше, чем будут произнесены слова, которые уже нельзя забрать назад.

– А я желаю. Нам нужно многое обсудить.

Экипаж остановился. Дождавшись, когда лакей откинет лестницу, Бьянка проговорила:

– Леклер, я не собираюсь ссориться с тобой. И… я совершенно без сил. Спокойной ночи.

Выбравшись из экипажа, Бьянка гордо зашагала к дому; Верджил следовал за ней чуть поодаль.

– Тебе от меня не отделаться, как от одного из тех ничтожных поклонников…

– Увы! – Бьянка прошла через освещенную свечами прихожую. Второй этаж был закрыт – вероятно, все уже легли спать. – Поскольку это дом твоей сестры, я не вправе запретить тебе входить сюда, но и выслушивать твои упреки и инсинуации не намерена. Я слишком устала, чтобы спорить, и слишком уязвлена, чтобы проявлять остроумие. Ты лишил меня одного из самых замечательных вечеров в моей жизни, превратив его в нечто непотребное. Все шло великолепно, а ты все испортил. Не знаю, смогу ли я простить когда-нибудь тебе твою грубость.

Обвинения Бьянки заставили Верджила остановиться; его взгляд несколько смягчился.

– Прости меня, если я был груб с тобой. Давай пройдем в библиотеку, нам нужно поговорить.