Праведники

Его поражала ее начитанность. Она знала всю литературу — от Гомера до Тургенева — чуть не наизусть. Не было ни одного трактата по истории мировых религий, который она не проштудировала бы лично. Как ни смешно, ее единственным слабым местом была современная массовая культура. Тиша довольно свободно ориентировалась лишь в самых новейших трендах и течениях молодежной культуры, но детские ее воспоминания, казалось, были девственно чисты. Уилла что всегда ставило в тупик. Она не знала элементарных вещей, и видно было, что не притворялась. Смирившись наконец с ее «невежеством», Уилл тихо радовался про себя: все-таки была одна область знаний, в которой он мог дать Тише сто очков вперед! Он цитировал ей культовые мультики своего детства, а она сидела, раскрыв от удивления рот. Он пересказывал ей сюжеты читаных-перечитанных в отрочестве фантастических романов и детективов: имена их героев были у всех на устах, но для Тиши они оказались настоящим откровением.

Собственно, она и не распространялась никогда о своем детстве и юности. Даже ее имя было лишь сухой и таинственной аббревиатурой ТШ, которую Уилл преобразовал в «Тиша» для удобства произношения. Он никогда не встречался ни с ее родителями, ни с какими бы то ни было другими родственниками или друзьями детства. Несмотря на свой воинствующий атеизм — она ела исключительно некошерную пищу, отдавая особое предпочтение запеченному с пряностями поросенку, — Тиша пару раз вскользь упомянула о том, что ее семья весьма консервативна. Это случилось, когда он намекнул ей, что было бы недурно познакомить его с предками.

— Они не потерпят бойфренда-нееврея, — отвечала она.

— Мы же не собираемся жениться! — возражал Уилл.

— Не важно. Сам факт нашей дружбы и каких-то отношений — это уже плохо, с их точки зрения.

Они много спорили и ссорились по этому поводу. Уилл обзывал ее родителей самыми последними словами, упрекая их в расизме и сионизме, сравнивая их нетерпимость с нетерпимостью самых отпетых антисемитов — только наоборот. А Тиша, оправдываясь, в очередной раз прочитывала ему популярную лекцию по истории еврейского народа. Она рассказывала о том, что во все времена и во всех странах иудеев нещадно притесняли и истребляли. Сохранение в этих условиях самобытности было для них вопросом выживания. И многие — ее родители в том числе — исторически боятся ассимиляции, справедливо полагая, что это положит конец еврейской культуре и еврейской цивилизации. Смешанные браки? Да ни за что в жизни! Друг из нееврейской семьи? Никогда, ибо это может рано или поздно привести к смешанному браку!

— Ну хорошо, я понял. А сама-то ты согласна с ними? — говорил обиженный Уилл.

Тиша не отмалчивалась, но отвечала туманно. Она не соглашалась с точкой зрения своих родителей, но так, что Уилла это не убеждало. В конце концов это сказалось на их отношениях. Если поначалу их окрыляла романтика зимнего манхэттенского отшельничества, то по весне ощущения притупились. Уилла убивало осознание того, что всему виной древние суеверия чуждого ему народа. История, насчитывающая пять тысяч лет, богоизбранность — все это чудесно, но при чем тут он?

А потом он встретил Бет. Ему почти не пришлось терзаться угрызениями совести, потому что к тому моменту они с Тишей уже негласно пришли к выводу, что у них нет общего будущего. Окончательный разрыв, впрочем, дался весьма болезненно. Не в силах побороть свою трусость, Уилл начал встречаться с Бет, так и не расставшись формально с Тишей. Однажды та наткнулась на фотографию новой возлюбленной Уилла на его компьютере и устроила форменную истерику. Поразительно, но именно Тиша обвинила Уилла в том, что тот уступил «давлению еврейских предрассудков».

— Ты отказался от меня лишь на том основании, что я такая, какая я есть! Как ты посмел?!

Уилл выдержал ту сцену, разглядывая свои ботинки. Он чувствовал, что гнев Тиши направлен не только на него, но и на «еврейские предрассудки», которые были ее кровь от крови и плоть от плоти. Тиша почти победила их в себе, но в конечном итоге именно за ними осталось последнее слово. После того разговора они больше не виделись. Уилл ушел, и в его памяти навсегда осталось ее гневное, залитое слезами лицо.

Он не знал, как она жила после него. Иногда лишь гадал про себя, что в конце концов пересилило — родная ей культура или страстное увлечение современным искусством…

И теперь вот Том не нашел ничего лучше, как предложить ему обратиться к Тише за помощью. Да к тому же среди ночи. Уилл не стер ее номер из памяти своего мобильного, но что она ему скажет, если он все-таки наберется наглости позвонить? И повернется ли у него самого язык сообщить, что он набрал ее номер исключительно ради спасения своей жены? И удивится ли он, если в ответ она молча повесит трубку?

И все же Том прав: положение отчаянное, и другого выхода не видно. Вне всякого сомнения, Тиша и есть тот самый эксперт, в котором он так нуждается сейчас. И он ей позвонит. Прямо сейчас. К черту рефлексии! К черту трусость! Не тот случай…