Правее на солнце, вдоль рядов кукурузы

Главным человеком, который сформировал мои культурные пристрастия и вообще «сделал» меня как культурную личность был Владимир Борисович Фейертаг. Здесь основным было личное общение, контакт, обмен мнениями, влияние мощного авторитета. Но все по порядку. Когда я переселилась на Марата, я стала изучать свой район и довольно быстро нашла на Загородном проспекте Джазовый клуб. Я увидела скромную афишу «Лекция Владимира Фейертага. Что такое джаз?» Если честно, точное название той первой лекции я не помню. Программок не было. Я пришла. Крыльцо красивое, похоже почему-то на входы в нью-йоркские клубы. Зал небольшой, не особенно комфортный. Много молодых людей, одетых странно, с вызовом, в каких-то длинных шарфах, беретах, черных очках. Вышел мужчина с яркой еврейской внешностью, который показался мне старым. Но тогда Владимиру Борисовичу было всего лет 45. Тема лекции, в сущности, была будничной. Публика – обыкновенной. Ленинград утопал в обычном пепельном тумане и блеклом дожде. Но Фейертаг выступал так ярко, сочно и артистично, как будто это была особая лекция. Как будто именно это лекция должна была стать в жизни молодых людей судьбоносной – теперь они узнают о том, что такое джаз и после этой лекции их жизнь явно пойдет в гору. Когда мы вышли пить кофе, какой-то парень в кожаной куртке сообщил мне: «Фейертаг – это главный джаз-мэн Питера. Он еще в 60-х написал вместе с барабанщиком своего джаз-бэнда брошюру «Джаз». Сейчас ее просто не найти». «Но ведь, кажется, главный джазмэн – Давид Голощекин», – немного смущаясь, предположила я. «Нет, нет, Фейертаг», – убежденно ответил парень.

И я стала постоянно приходить в Джаз-клуб, хотя и не была горячей поклонницей джаза. Я наслаждалась ораторскими способностями Фейертага и его страстной убежденностью, что на свете нет ничего более совершенного, чем джаз. От Фейертага я узнала про Дюка Эллингтона, Эллу Фицджеральд, Джорджа Гершвина, Леонида Чижика, «Ленинградский диксиленд» и многое другое. И вот еще что интересно – Владимир Борисович постоянно слушал радиостанцию «Голос Америки» – в 70-х годах это было доступно немногим. И нам, ребятам из ленинградских дворов и подворотен, из простых семей он рассказывал про американские и западные джаз-бэнды, про встречи и дружбу со многими известными людьми в мире музыки. Все, что рассказывал нам тогда о музыке Фейертаг, я не слышала нигде и никогда. Я поняла, мне надо искать такие же рок-клубы и рок-тусовки. Ленинград был городом культурного андерграунда. Убеждена, именно в андерграунде – в полуподвальных клубах, коммунальных квартирах и в котельных – в 70-х «делалась» настоящая культура.

Кино занимало особую страницу в жизни ленинградского студенчества. Мы бредили режиссером Андреем Тарковским. Для нас он был кумиром, он был духовным вождем молодежи 70-х. Мы гордились тем, что Тарковский делал кино как Федерико Феллини и Вуди Аллен. Мы с Наташей Сеиной пошли в кинотеатр на 9-й линии Васильевского острова на фильм Тарковского «Андрей Рублев». Наташа Сеина была большеглазой, смешливой, но серьезной девочкой. Мы вместе учились в 4-й группе нашего курса, поэтому общались довольно часто. У Наташи была своя тусовка в общежитии, своя жизнь и множество баек и легенд об этой жизни. Я немного завидовала ей, потому что она хорошо учится и очень популярна в общежитии. «Ты широко популярна в узких кругах», – говорила я Наташе. «Общежитские» считали себя крутыми, им было не очень понятно, зачем я снимала квартиру и тратила деньги (30 рублей в месяц). Но я уже объяснила, почему я это делала. Я не испытывала чувства неполноценности, что была немного в стороне от курса, потому что у меня был свой план «покорения Ленинграда».

Мы с Натальей не поняли, почему Андрей Рублев всегда молчал. Молчал, когда был монахом Троице-Сергиева и Спасо-Андроникова монастыря и когда с Феофаном Иконником расписывал Благовещенскую церковь в Первопрестольной. Мы решили, что это режиссерский ход. Но позже я прочла, у Паолы Волковой, что и Андрей Рублев, и Феофан Грек проповедовали такую духовную практику как исихазм – молчание, внутренняя сосредоточенность, полное безмолвие.

С Ниночкой Алпатовой, которая, также, как я и Виталина Дорошенко, была золотой медалисткой, мы отправились в Колизей смотреть Тарковского – «Зеркало». Ниночка была славянкой с длинной косой, голубыми глазами и сложно организованной психикой. Ниночка не любила мыслить просто и однолинейно, ей нужно было усложнять все, что происходило вокруг. Она мыслила очень заковыристо, ребята говорили – шизоидно. Прямо перед сеансом в Колизее, Ниночка звонила из телефона-автомата какому-то мужчине, наверное, своему поклоннику, и он объяснял ей, как трактовать «Зеркало». Она вышла из телефона-автомата, кокетливо и задумчиво улыбаясь – это означало, что она знает некую тайну. «Зеркало» произвело на нас сильное впечатление.