Правила бегства

— Понятно. Ну, а поселок наш как вам показался? В ваши времена тут ведь кусок тундры был. Пустошь.

— Я, товарищ директор, таких поселков штук десять выстроил, — ответил Саяпин. — Вот этими руками.

— Понятно, — повторил Рулев. — Понятно.

В печке обрушился уголь, и сразу загудело пламя.

— Печь надо переставить, — сказал Саяпин. — К стенке тут печь ставить нельзя — чего улицу греть? И фундамент тяжелый нужен. Мерзлоту разогреешь, ухнет вниз и печь и сама изба. Я переложу.

Мы снова молчали. От Саяпина исходило не то что спокойствие, а какая-то молчаливая и уравновешенная скука. Я первый раз видел, чтобы Рулев не мог «держать беседу».

Закурили.

— А вот этого я не терплю, извините, — живенько сказал Саяпин и отсел от стола.

— Пенсионеры здоровье берегу-у-ут, — усмехнулся Рулев. Я видел, что он начинает злиться. Я решил его поддержать.

— Вы на пенсии где жили?

— В Ге́ленджике, — с ударением на первом слоге сказал Саяпин.

— Юг. Море. Солнышко, — усмехнулся Рулев. — Сбережения, что ли, кончились, Иван Ильич?

— Жизнь кончилась, — Саяпин улыбнулся, показав свои прекрасные пластмассовые зубы. — Пять лет на пенсии и пять лет без жизни.

Глазки его теперь хитровато поблескивали.

— Как кончилась? — удивился Рулев. — Человек, говорят, и живет всего десять лет. Семь до школы, три после пенсии.

— Так. Кончилась.

— Непонятно, Иван Ильич.

— Детишки вы несмышленые: семь до школы, три на пенсии. Хе! Выдумывают же люди!

Рулев вдруг заулыбался. Он взял спирт, налил себе и Саяпину.

— Не-е, — твердо сказал тот. — Я только одну дозу пью. Дальше точка. Вот что, товарищ директор. Число сегодня какое?

— Седьмое апреля, — сказал Рулев.

— Завтра мне в стадо надо. Отел. Когда отел, зоотехник должен быть на месте.

— Организуем, — сказал Рулев.

— Что же вы без вещей-то? — спросил я.

— А вон мои вещи, — Саяпин кивнул на мешок. — У старого дружка на чердаке лежали. Точно знал, что вернусь.

Он взял мешок и вытряхнул его на пол. Выпала кухлянка, меховые штаны, короткие торбаса, «плеки» и резиновые сапоги. Саяпин любовно развернул кухлянку и вынул из ее рукавов маленький чайник с кружкой. И кружка и чайник были ветхими, черными от старости и налета.

— Вот мои вещи, — сказал он. — Хоть сейчас в стадо. Малокалиберку дадите, ножик у меня есть.

— Это все ни к чему, — сказал Рулев. — На вездеходе забросим.

— Ну-у, вездеход вездеходом, — вздохнул Саяпин. — На ногах-то надежнее. Мотор — вещь слабая против ног. Так как насчет завтра?

— Едем, — сказал Рулев. — Прямо с утра.

— Тогда идите, ребята. Я маленько посплю. Саяпин прямо при нас улегся на кровать, и пружины жалобно взвизгнули. По-моему, когда мы закрывали дверь, он уже начал похрапывать.

— Крепкий дед, — сказал на улице Рулев. — Очень крепкий загадочный дед.

* * *

Едва мы вышли из домика, как прямо над головами прогрохотал самолет АН-2. Где-то над тайгой он развернулся и снова пролетел над поселком, а затем, набирая высоту, пошел на северо-восток к Константиновой заимке.

Он исчезал на фоне неба, и долгое время были видны сдвоенные плоскости его, и доносился слабый гул мотора.

— К чему бы это? — спросил Рулев. — Куда бы это?

Через какое-то время мы снова услышали самолетный гул, он прошел над крышей. А еще минут через двадцать к нам постучали.

— Войдите, — крикнул Рулев.

Я забыл сказать, что у Рулева появилось кожаное вертящееся кресло. Раздобыл его наверняка отставной майор. И сейчас Рулев крутнулся в этом кресле от стола к входу и эдак полулег в нем, нога на ногу, в руке сигаретка.

Вошел летчик. Наверное, с улицы, после солнечного снежного ослепления, он ничего не видел, поэтому сказал только:

— Привет, ребята. Вот тут к вам… — и летчик отошел в сторонку. За ним вошел некто рослый, в распахнутой меховой куртке, в тяжелых собачьих унтах, с карабином за плечом, и еще я заметил на поясе под курткой тяжелый нож.

— Не я! — заорал Рулев. — Я никого не трогал, я был совсем в другом месте.

Пилот прыснул. Он был одет в аэрофлотскую шинельку, в нормальных полуботиночках, круглолиц и молод.

— Садитесь, — я пододвинул ему стул. Пилот сел, сиял летную фуражку и стал похож на деревенского красавца — русый волнистый чуб, ресницы на пол-лица, румян. Вошедший следом топтался, тоже, видно, ни черта не видел, хотя и был в темных массивных очках.

— Оружие к печке. Очки в карман, — скомандовал Рулев.

Рослый так и сделал. Стульев не оставалось, и он сел на рулевскую койку. От унтов по комнате протянулись мокрые большие следы.

— Дай-ка мне эту пушку, — оказал Рулев.

Я взял холодный ствол карабина, протянул его Рулеву.

— Осторожно, — сказал длинный.

Рулев клацнул затвором, на пол упал патрон. Рулев открыл магазин, вынул остальные патроны, ссыпал их, латунные, остроносые, в ладонь и протянул длинному;

— Так я и знал, — пробормотал он. — Ух, землю на вершок вижу. Эдик! Ты как с ним летаешь?

— Да ничего. Мы по делу зашли, — улыбнулся пилот Эдик.

— Вы председатель совхоза? — солидно и напряженно спросил длинный.

— А как же! Неужели он на председателя похож? — Рулев кивнул на меня.

— Семен Андреич Рокито, — представился длинный. — Вот мои полномочия.