Правила борьбы

«Чтоб ты сдох», – мысленно ответил ему Виту, но вслух ничего не сказал, только потому что за такое могли и язык оторвать, особенно перед боем, а он смерти настоящей Кастеру не желал – просто бесился, а вот, уходя, плечом задевал его всерьез, а тот делал вид, что ничего не случилось.

«И что со мной не так?» – спрашивал Виту сам себя, понимая, что внутри, как у школьника, какая-то каша из недоверия, раздражения и какой-то увлеченности, словно все это игра, а не Пекло.

– Поговорим, – бормотал он едва слышно и мысленно добавлял: – «Только не сдохни».

Глава 19. Шрамы

Танкобур оказался именно таким, как Виту и представлял – в меру большой, а единственный люк сверху не позволит напасть толпой, и неожиданно тоже не выйдет. Виту даже представить не мог, как можно на эту металлическую коробку забраться и не греметь по ней ногами.

– Давайте не будем люк закрывать, – предложила Карин, включая приборную панель, как единственный источник света. – Тут очень жарко.

– Потерпишь, – ответил ей Виту и дернул люк до упора. Слабаком он себя никогда не считал, но люк поддался с усилием.

«Зашибись, – сразу подумал он. – Если что ни один из них его не откроет. Раненый снаружи тоже. Придется самому держаться».

Хотя он преувеличивал, так сам себя пугал, чтобы быть в норме. Он был почти в порядке. Слабость и дурнота отступили, только лицо болело и чесалось, выводя его из себя, а еще и Мартину с Карин пришлось объяснять, зачем закрывать люк и как он будет их защищать, если придется. В сущности, ему было плевать и на очкарика, и на бабу, просто он знал, что ждет его у Волков, а значит надо или валить, или драться с ними до последнего.

– Иди, короче, чем ты там Мартина хотела озадачить? – в итоге устало отмахнулся Виту, присев на одну из ступеней, прикрепленной к стене лестницы. – А я тут покараулю.

Он хотел, чтобы его оставили в покое. Хотел подумать, понять, кем у Демонов лучше быть, потому что в равенство, о котором тут говорят, он не верил. Думать при этом не получалось. Зуд возле шва, смешиваясь с болью, заставлял помнить о ране и собственном лице.

– Ты очень красивый. Самый красивый, – говорил в воспоминаниях голос из прошлого.

Ему даже мерещилось, что мужская рука осторожно проводит по его скуле.

«Ненавижу», – мысленно говорил Виту, дергая плечом, отгоняя наваждение.

Он был готов почесать зашитую щеку плечом, но вспоминал, что это верный способ втереть грязь с майки прямо в рану.

«Ненавижу!» – повторял он мысленно и все же шагал к приборной панели, усмотрев там металлическую вставку, которая, если повезет, могла заменить зеркало.

Больше всего он ненавидел себя за то, что почти не ощущал уже опьянения. Ясный разум был слишком жесток и вспоминал совсем не то.

– Что это? – спрашивал у него отец, хватая его мальчишкой за подбородок и разглядывая ссадину на скуле, под которой расплывался синяк. – Что это, я тебя спрашиваю!?

– Подрался я, – раздраженно отвечал Виту, вырываясь и тут же потирая шею и запуская в длинные распущенные волосы пальцы.

– Что значит подрался?! Ты хоть понимаешь, что ты должен беречь свое лицо! – Он внезапно хватал Виту за волосы и тянул к зеркалу. – Смотри, какой ты урод с этим синяком! Смотри, идиот!

– Да ничего я не урод, пусти!

Ему было четырнадцать, и он уже мог сопротивляться. Ему хватало сил, чтобы вырваться, оттолкнуть его и метнуться к лестнице. Он просто хотел добраться до своей комнаты, закрыться и ничего не слышать. Его дразнили «девчонкой», его попрекали балетом, а он не чувствовал себя девочкой и балет давно надоел, а лицо… его порой хотелось изрезать, чтобы тетки-преподши не рассуждали о том, какой он хорошенький, а парни потом не ржали с него, не толкали в коридоре, не махали кулаками с высоты своего роста.

– Коротышка Витур, а ты точно не девочка? – спросили у него, ну и он ответил не словами, а кулаком, потому что иначе не получается.

– Да есть у меня яйца, – бормотал он после этой дурацкой драки, хоть и разняли их раньше, чем кто-то стал победителем.

– Если ты сейчас уйдешь, я не буду тебя любить! – внезапно бросил ему вслед отец.

Виту сглотнул, замер и, опустив голову, возвращался.

– Ты не знаешь, что такое любовь, мало кто вообще знает, что это такое, – говорил этот безумный человек, а мозг почему-то это помнил, давно ему не верил, ненавидел, но все равно вспоминал эти слова.

«Ну вот, теперь хрена с два ты будешь самым красивым, может оно и к лучшему», – подумал Виту. Снова дернув головой, он вытер металлическую вставку и без того грязной, кровавой майкой и посмотрел на себя самого. Изображение получалось кривое, но рану рассмотреть удавалось.

На красивые швы Виту и не рассчитывал. Шрам будет уродливый, к этому он себя готовил с самого начала, но внутри все равно что-то дернулось.

– Если ты не будешь беречь свое лицо, то станешь мне не нужен, – сказал после той драки отец.

– Тогда дай мне хотя бы от дурацкого балета избавиться, – взвыл Виту. – Он меня достал. Там все равно нужны высокие парни с женственными манерами, а я…