Это не получалось сделать, потому он вставал и шел, просто уходил от всего этого, надеясь, что хоть так оно исчезнет. Он шел мимо пещеры, кто-то пытался с ним заговорить, но он отмахнулся, не в силах понять человеческую речь. Он уходил в тоннель, шел очень долго, брел в полной темноте, не отпуская рукой стену. Глаза жгло, но слез не было. Воздуха тоже не было. Ему казалось, что он не дышал, а почему-то все равно шел, не падал и не умирал. Шел до самых глубин вулкана и замирал на настоящей базе. Вот тут они с Кастером сидели у огня со всеми и тайком друг друга лапали – то руку на бедро клали, то вообще в штаны заползали и гладили задницу, а то и вовсе бестолково тыкали друг друга пальцем в бок. Это была их дурь вместо флирта, а вот там они пару раз прятались и быстро трахались, когда кто-то занимал бур, а вот там в ангаре он учил Кастера работать с разной техникой, рассказывал ему принципы энергетики и смело мог доверить ему какую-то часть работы. Этот простой хороший парень был прекрасным учеником, таким, о котором Виту даже не мечтал.
– Нет, нет… Нет, – растерянно шептал он и понимал, что надо бежать, бежать еще дальше.
Если бы ему не казалось, что он весь горит, он, наверно, сиганул бы в жерло вулкана, но от него веяло жаром, а от жара тошнило. В голове гудело, и гул этот мог заглушить только звук мотора.
Он прыгал в трофейную машину, заводил ее и возвращался в тоннель, мчался наружу, выскакивал на пески и ехал вперед, никого не замечая. Он не пытался объезжать мины, а просто наезжал на один из покореженных вагонов червя и слетал с него, как с трамплина, перелетая через все препятствия и даже не замечая этого.
Он давил на педаль и ехал, то и дело дергая рычаг, а потом его заклинило, и машина вдруг заглохла. Взяла и стала посреди пустыни.
Темно, нигде и ничего нет.
Темнота и последние капли дождя.
Они еще падали за шиворот или просто скатывались туда с мокрых волос – он не мог это понять, а поднимал глаза к небу, надеясь, что его лицо зальет поток воды или хотя бы пару капель, но вместо этого безжалостное Пекло окатило его порывом горячего воздуха с песком, тот попадал в глаза, и только тогда наворачивались слезы, а в грудь внезапно врывался воздух.
Он делал вдох и орал в небо, не замечая, как по лицу льются слезы. Он цеплялся за руль, всхлипывал, хватал воздух и снова орал, будто с криком безумие и боль могут утихнуть.
Орал, пока небо не посветлело.
Орал, пока голос не превратился в жалкое сипение.
Орал, пока не рухнул на сидение, не в силах рыдать, орать и истерить, не в силах даже дышать.
Он просто закрывал глаза, оставляя все как есть, бросая себя на волю Пекла.
Глава 52. Рефлекс выживания
Такая приятная полная пустота внезапно зашипела – угрожающе так, призывно. Виту открыл глаза, хотя это шипение ему не мешало, да и где-то внутри была уверенность, что возвращаться к реальности – очень плохая идея. Он смотрел на серую змею, подползавшую по капоту все ближе, и даже не понимал толком, что это и чем оно ему грозит, но, когда змея бросилась на него, он выбросил вперед руку, поймал ее, сжал челюсти с ядовитыми клыками и ударил голову, размером с яйцо, о дверцу машины, словно о край сковороды, будто действительно, едва проснувшись, решил наспех сообразить себе яичницу. Только потом отбрасывал змею в сторону, в песок и смотрел, как она там судорожно корчится, извивается, словно бьется в агонии. Глядя на нее, Виту понимал, что вот так вот где-то внутри прямо сейчас корчится он сам, и это видимо ужасно, но оно так же далеко, как эта змея.
– Страшно, наверно, вот так умирать, – шептал он и, схватив нож, метал его в змею.
Лезвие пробивало голову, впечатывая несчастную в песок, заставляя затихнуть, разве что кончик хвоста дернулся, но вместе с ним все внутри Виту тоже застыло. Добить змею было милосердно, но для Виту, кажется, куда милосердней просто умереть, а не спасаться от укуса. Если бы она его парализовала, а потом бы его рвали хищники, это было бы не так страшно, как осознание, что он может прожить еще много лет, а вот Кастер – нет.
– Вот же черт, – сказал он, а потом отхлебнул воды, хотя даже почувствовать, как пересохли его губы, не мог.
Он хотел умереть. Он это понимал, а сам словно разделялся на две половины: одна вон там на песке корчилась от боли, а потом затихла, свернувшись в комочек, только всхлипывала, а вторая холодно смотрела на это и говорила, что все это бессмысленно.
– Разогнаться и на полном ходу в скалы…
Он слышал свой голос – хриплый, сорванный, похожий на скрежет, ставший совсем не похожим на него самого, и понимал, что это не разумно, просто не рационально. Кто вообще так умирает? Зачем? Смерть для слабаков!
– Я и есть слабак…
Сам говорил и тут же хохотал, выбирался из машины и поднимал из песка нож.
– Слабаки пусть умирают, – говорил он жестко, хотел вытереть нож о шорты и понимал, что он вымазан разве что в песок, и никакой змеи не было. Сначала он нахмурился, осматривая пустыню, а потом усмехнулся. – Да, слабаки умирают, а я остаюсь…