Правила для слонов

Виктория Угрюмова ПРАВИЛА ДЛЯ СЛОНОВ

Утро следующего дня выдалось удивительно теплым и солнечным даже для сентября.

Птицы заливались вовсю, деревья, облитые червонным золотом, тихо шелестели, а облака текли по пронзительно-голубому небу степенно и важно, и казались уютными и мягкими. Где-то звонко пела вода. В воздухе витал тонкий и терпкий аромат облетевшей листвы.

Мир блаженствовал. Чего нельзя было сказать о молодом человеке на вид не более 25–27 лет — который легко ступая, шагал через развалины мертвого города. Он был неописуемо красив той редкой и удивительной красотой, которую принято называть неземной. С его широких плечей струилась легкая темная материя: не то плащ, скроенный по образу крыльев, не то крылья, заменявшие в эту минуту плащ.

Дойдя до того места, которое еще накануне было центральной площадью огромного города, а ныне являло собой безлюдное кладбище мертвых домов и мертвых вещей, он натолкнулся на двоих.

— Вот вы где…

Молчание.

— Как же так, Господи? — спросил с недоумением. — Ты же не собирался. Или я не прав?

— Не собирался, — качнул головой Господь.

— Что же это?

— Конец света, как и было предначертано, — отвечал Господь сухим и бесцветным голосом, каким говорят обычно те, кто испытывает сильнейшую боль. — Чем ты-то удивлен?

Сатана зябко поежился, кутаясь в крылья-плащ. Луч солнца успокаивающе лег ему на плечо, словно желая согреть и ободрить, но тут же соскользнул вниз. Не удержался.

— Я как-то все иначе себе представлял, — пробормотал он. — Совсем иначе.

— Легионы Тьмы, последнюю и решающую битву? Так, что ли? — вопросил Господь.

— Возможно.

— Это было бы возможно в другое время и в другом месте. А здесь уже лишнее. Результат очевиден. — Господь помолчал. — Ну, как там у тебя?

— Ты имеешь в виду Ад? — уточнил Сатана. — В Аду все по-прежнему. Если ты хотел знать, многими ли душами я завладел в прошедшую ночь, то вынужден тебя разочаровать. Не больше, чем обычно. И это меня удивляет сильнее всего. Живых, похоже, не осталось. Неужели в мире было столько праведников?

— Горстка, — скупо обронил Господь.

Сатана какое-то время внимательно рассматривал его, высоко подняв изогнутую бровь, а затем обернулся ко второму, который до сих пор хранил молчание.

— А ты что скажешь, Искупитель? Ты понимаешь, что произошло?

Иисус как раз кормил приблудного пса. Тот вилял хвостом, неуклюже прыгал на четырех лапах, скулил и подвизгивал — одним словом, как мог, выражал свое неописуемое собачье счастье. Бог-Сын потрепал пса по загривку и отряхнул с рук какие-то крошки.

— Почти ничего не понимаю. Видимо, как и ты. Однако могу сказать: мир прекрасен! Посмотри, Сатана, как он прекрасен. Такой мир заслуживает права на существование, не так ли?

— Конечно. Но тебе не пусто в нем теперь?

— Пусто, — согласился Иисус, и только теперь Сатана заметил, что скорбные морщинки залегли в углах рта и вокруг глаз Сына, обычно такого счастливого, такого сияющего и светлого. — Пусто, страшно и одиноко.

— Как же ты допустил?

— Поневоле, — невесело усмехнулся Иисус. Желтые и розовые бабочки легким облачком окружили его, приплясывая в воздухе. — Видишь ли, я всего только богочеловек, искупитель. Я готов искупать грехи этих бедных заблудших душ, но я столкнулся с тем, чего не понимаю. Ты и сам знаешь — нельзя пытаться искупить то, чего не понимаешь, не осознаешь и не можешь постигнуть. Я внятно говорю?

— Еще бы, — кивнул Сатана. — Рай не переполнен, но и Ад пуст. Они пустили свои души в расход. Растеряли, растратили по мелочам.

— Ты разочарован? — спросил Господь, подходя. — Лишился такого числа приверженцев.

— Ты пытаешься меня обидеть, а зря, — тихо отвечал ангел Тьмы. Меня интересуют души, и это правда. Но души, а не жалкие огрызки душ. И потом, хоть я могу жить Всегда и Везде, бесконечное Нигде и Ничто нравится мне гораздо меньше, чем такая вот планета. Я тоже считаю, что этот мир имеет право на жизнь — почему бы и нет?

И все же, как это произошло?

— Впал в ярость, — лаконично пояснил Господь.

Иисус внимательно — словно впервые — разглядывал страшные шрамы, уродующие его изысканные запястья. Фиалковые глаза Сына были подернуты дымкой печали, тоски, но не отчаяния.

— Может, следовало дать им еще немного времени? Чтобы они одумались, поняли?

— Что?! — скорбно спросил Господь. — Что они должны были понять? Что непонятного было в созданном мною бытии? На одной чаше весов созидание; на другой — разрушение. На одной — любовь, свет, жизнь, торжество разума. На другой — ненависть, зависть, гордыня, бездумность. Они были созданы по образу и подобию: каждый со своей Искрой! Я вдыхал душу, но ведь судьбу и смерть они были вольны выбирать сами… Разве не так?

— Ты забываешь, что это самое трудное, — напомнил Сатана.

— Но ведь по образу же… по подобию… Вечность впереди, целая вечность — огромная, непостижимая, прекрасная! Столько всего можно сделать. Чего не хватало?

— Думаю, легкости, — вздохнул Сын. — Ничего и никому не дается просто так, в протянутые руки.

— И что с того? Разве жизнь, счастье, любовь — ничего не стоят?