Правила игры

– Ага, он просто узнал, что на самом-то деле запасы в гостинице скоро подойдут к концу, а никакого радиопередатчика у Мугида нет. Вот и старается перед смертью на... накушаться.

– Нулкэр, прекратите грубить! – велел журналист. – Просто не вижу никакой причины обижать повара, готовившего сей шедевр. – Он указал на кусок торта с кремом. – Ведь кроме меня его никто не ест: остальные наши, с позволения сказать, коллеги ударились в философию и разглядывают собственные тарелки так, словно это – ключи к разгадке всех тайн бытия сразу. А повара жаль.

– Так что же вы так увлеченно обсуждали? – спросила Карна. – Неужели кондитерские таланты местного кулинара? – Нет, – рассмеялся я. И вкратце пересказал то, что случилось этой ночью, и наш разговор с журналистом. Девушка внимательно выслушала меня и кивнула:

– Понятно. Скажите, Нулкэр, у вас не складывается впечатление, что господин Мугид превосходно осведомлен о происходящем с нами? Я имею в виду эти сверхталанты на сутки.

– А даже если и так? Он в этом не признается, можете не сомневаться.

– А вы не задумывались почему?

– Что – «почему»?

– Да все – почему! – воскликнула Карна. Потом понизила голос и пояснила: – Почему Мугид стал повествователем и почему живет здесь, в «Башне»? Почему мы на сутки становимся обладателями сверхъестественных способностей и почему старик знает об этом? И почему он скрывает свое знание, а не помогает нам? Почему, наконец, мы сами ничего не предпринимаем?

– Ну, последнее я могу вам объяснить. Заметьте, что с самого утра и до позднего вечера у нас нет ни одной свободной минуты. Мы просыпаемся – нас будят стуком в дверь, – завтракаем и внимаем. Затем обедаем и внимаем. Или вообще сидим до вечера голодные, потому что не отрываемся от повествования, после ужинаем и идем спать, вымотанные настолько, что не способны даже подняться ночью, когда слышим чей-то крик. Разумеется, мы ничего не предпринимаем. У нас нет времени даже задуматься об этом как следует.

– Господа, – произнес Мугид. – Если вы не против, давайте отправимся вниз, чтобы начать новое повествование.

Я обличающе взмахнул рукой:

– Видите?

– Да, – кивнула Карна. – Вижу. Но с этим нужно что-то делать, вы не согласны?

– Согласен, но что?

Мы поднялись из-за стола и вышли вслед за остальными. Только Данкэн увлеченно шаманил над тарелкой с тортом. Девушка вздохнула:

– Не знаю. Но что-то, несомненно, делать нужно.

Журналист оторвался от сладкого и присоединился к нам.

– Давайте поразмыслим над этим, – предложил я, – а завтра утром поделимся своими мыслями.

– Давайте. Это на самом деле...

ПОВЕСТВОВАНИЕ ВОСЬМОЕ

Это на самом деле была всего лишь церемония, а не торжественные похороны, которых удостаивался каждый усопший правитель-Пресветлый. Просто предыдущие умирали на руках своих слуг, а от Руалнира осталась только полуразложившаяся голова, которую и в гроб-то не положишь. Какие уж тут похороны...

Скорбная процессия вышла из ворот дворца и направилась к Аллее Владык. Эту Аллею еще в незапамятные времена проложили на обширной парковой территории. Здесь устанавливали памятники всем бывшим правителям-Пресветлым. А в самом дальнем конце Аллеи чернела большая металлическая дверь, ведущая в гробницу усопших членов династии. Аллея была открыта для посещения и считалась одной из достопримечательностей Гардгэна. Лишь в гробницу невозможно было войти постороннему: хитроумный механизм, изготовленный древними мастерами, открывал дверь только тогда, когда в небольшую замочную скважину вставляли и проворачивали положенное количество раз специальный ключ. Ключ сей хранился у Харлина и сейчас лежал в кармане его траурного одеяния. Когда настанет время, дворцовый казначей исполнит свой долг, отопрет дверь в гробницу. А пока он шагал, скорбно склонив голову, вместе со всеми. Рядом с Харлином шел с прямой спиной Талигхилл, и лицо его не отражало никаких чувств.

В городе стало непривычно суетно и серо. Хмурые лица прохожих, угрюмые взгляды, сжатые кулаки. Не было в городе того, что именуют всеобщей скорбью об усопшем, хотя Руалнира вроде бы и любили, и почитали. Так вот оно и получается: живешь и не знаешь, как о тебе после упомянут – одной строчкой в крошащемся летописном свитке или массой толстенных книг; надгробным камнем или роскошным памятником; искренней слезой или безразличным взглядом, брошенным на мертвое тело...

Похоронная процессия растянулась. Впереди несли пустой наглухо закрытый гроб, украшенный цветами и лентами, за ним шли скорбящие. Простой люд несмело толпился у домов и смотрел.

Тонко пищали дудки, вяло отзывались барабаны и совсем уж жалобно подавали голос струнные инструменты. Талигхилл шагал по мостовой, наступая на черные лепестки, которыми ее усеяли согласно традициям.