Последнее он добавил, словно бы извиняясь, и передал мне снимок с изображением грузного мужчины в темных очках. То ли профессия ресторатора так повлияла на его комплекцию, то ли, наоборот, фигура определила его поприще, но так или иначе мужчина был Стриж дородный.
По мере того как Александр Дмитриевич возвращал фотографии и рассказывал о тех, кого узнавал, на обороте каждой из них я делал соответствующие пометки.
— Этот, должно быть, вам известен. — Депутата Госдумы Раздорова не знали разве что затерявшиеся в тайге староверы. — Одиозная личность. Иван говаривал, что сей народный избранник оставляет в его казино весьма даже внушительные суммы.
Снимки певца Духаревича и комментатора Индейкина мой информатор почему-то оставил без внимания. Видно, спортивно-эстрадное направление жизни находилось вне сферы его интересов.
— Мать Ивана, Руфь Аркадьевна, с его братом.
Довольно высокий господин с волевым подбородком и слегка вытянутым лицом на снимке поддерживал под руку старую седую женщину, имевшую удивительно правильные черты лица. Даже запечатленная в старости и глубокой скорби, она оставалась красавицей, и можно было только догадываться, как хороша она была в прежние годы.
— Разве у Ивана Ильича есть брат? — спросил я, рассматривая фото.
— Сводный, — уточнил Курбатов. — Аркадий Петрович Маевский, сын Руфи Аркадьевны от второго брака. Он младше Ивана всего на четыре года.
— И в каких же они были отношениях?
— Аркадий очень любил его. — Александр Дмитриевич замолчал, словно выбирая слова, и затем продолжил: — Любил и очень уважал. Даже побаивался. Иван был человек чести. Очень щепетильный и гордый человек. Что до Аркадия, то с ним дело иное. В молодости он равнялся на Ивана, стремился ему подражать… Но потом все изменилось. В делах Аркадий оказался удачлив и беспощаден и вышел в богачи. В настоящие богачи. Из тех, кого принято называть олигархами. Многие имена теперь на слуху, но Маевский предпочитал всегда оставаться в тени. Нынче мы едва знакомы, хотя когда-то я очень его знал.
— А финансово-промышленная группа «Третий полюс» не его, случаем, вотчина? — спросил я, чувствуя, что становится «теплее».
— Его ли? — Курбатов покачал головой. — Маевский соучредитель многих предприятий по обе стороны границы. Ведь начинал он еще при большевиках как успешный торгпред. А сейчас у него собственный реактивный лайнер. Это я знаю определенно. «Третий полюс»? Нет. Слышал, но запамятовал… Хотя постойте-ка! Действительно! Зять Маевского Рогожин!.. Да вот же он!
Александр Дмитриевич протянул мне тот самый снимок с элегантным франтом, обнимавшим за плечи двух девушек в окружении телохранителей.
— Ну конечно! — подтвердил Курбатов. — Он муж Верочки, племянницы Ивана! Так вот что я вам скажу: он и есть генеральный директор вашего «Третьего полюса»! Впрочем, видел я его до вчерашнего дня только раз, на юбилее у Ивана. Он даже вручил мне свою визитную карточку. Что-то золотом тисненное на черном фоне.
— А девушка рядом с ним?! — спросил я, чувствуя сильное волнение.
— Марина. — Курбатов улыбнулся. — Она для Ивана была как дочь. Знаете, он ведь однолюб. Жена его скончалась давно, а своих детей Бог не дал. Марина жила в соседней квартире. Очень была к Ивану привязана. Помню, бегала к нему чуть не каждый вечер, своими детскими секретами только с ним делилась. А когда она школу оканчивала, родители ее во время пожара погибли. В каком-то НИИ они работали, там и случилось. Нелепая история… Марину хотели родственники забрать, да она была уже взрослая, не далась. Так и жила до конца с Иваном на два дома. И с Верочкой у него подружилась. А уж он-то в обеих души не чаял. Да что теперь… Вы уж отпустите меня, старика. Пора мне. Режим. — Курбатов встал и протянул руку: — Прощайте. Я вижу, вы собственное расследование затеяли, а зря. Мало ли какие скелеты в шкафу пылятся. Что вам? Вам бы уехать лучше.
Вот и еще один мой тайный советник, выдав разумную в общем-то рекомендацию, пошел своей дорогой.
— Александр Дмитриевич! — окликнул я его. — А как вас найти?!
— Позвоните, коли будет нужда. — Он обернулся. — Телефон у меня простой.
Цифровая комбинация, продиктованная Курбатовым, и точно была удобна в запоминании.
Прежде чем покинуть кладбище, я подошел к могиле Хераскова. «Здесь дружба слезы льет на гроб и добродетель с ней скорбит…» — знакомые строки банальной эпитафии впервые, наверное, заставили меня задуматься над ними как над живым и естественным голосом чьей-то огорченной души.
ГЛАВА 8
«МОСКВА — СИМФЕРОПОЛЬ»
— Что?! Впадло, Угорь, со старым корешем банку раздавить?! — прохрипел кто-то сбоку.
Услыхав свое школьное прозвище, я приостановился.
Гудвин занял пенек под угловой башней, там, где монастырская стена исполняла крутой поворот в сторону Шаболовки. Причем обе его ноги были уже на месте, а пристегнутая к правому колену деревяшка целилась в осеннее пасмурное небо, словно зенитное орудие.
— С глазом-то что? — Я подошел и остановился рядом. — Тоже замаскированный?!