Правила игры

— Потому, что я сейчас здесь и с вами, потому, что вилами по воде писано, доберусь ли я до Москвы, и, наконец, потому, что именно ваша газета публиковала подробный репортаж о гибели охранников местного отделения «Дека-Банка» Трубача и Семенова!

— Только не это, — отмахнулась она. — Это уже вчерашняя сенсация. Налетчики с равным успехом могли вломиться в любой банк. Или пункт обмена валюты.

— Ах, в любой! — заметил я саркастически. — И что, любопытно, они там, дражайшая Ольга Сергеевна, похитили?!

— Положим, ничего. — Журналистка осталась спокойна, как дамба во время шторма. — Они попросту не успели. Служащие воспользовались скрытой сигнализацией и вызвали наряд.

— Нет, Ольга Сергеевна, — продолжил я в том же духе. — Они очень даже успели! Они успели застрелить Семенова и взять в заложники Трубача.

— Не только Трубача, — возразила она. — Еще четверых. Заложники им были нужны, чтобы прорваться через милицейский кордон. Они на всех надели одинаковые вязаные шапочки, лишив тем самым снайперов возможности открыть прицельный огонь, и ушли по заранее подготовленной схеме.

— Но троих они сразу отпустили, — продолжил я ее рассказ. — Троих они отпустили сразу! А вот Трубача зачем-то взяли с собой и убили только спустя четыре месяца! Почему?!

Она промолчала.

— Потому, — ответил я сам на свой вопрос, — что Семенов с Трубачом и являлись истинной целью их налета! Вам это не приходило на ум?!

— Нет, — честно призналась она. — На это моей фантазии не хватило. Слишком абсурдная идея: устраивать вооруженное ограбление, рискуя попасть в засаду, ради того, чтобы подстрелить охранника и похитить другого. А затем четыре месяца прятать его по неизвестной причине, откармливать, словно кабанчика на убой, и…

— Вот именно! — перебил я ее. — И заказчик так думал. Да что думал! Он знал, что вам это на ум не придет. И никому не придет!

Я достал из кармана список Ивана Ильича и передал газетчице.

— Оставьте себе. Я его наизусть затвердил. Это — живые и мертвые. И у меня есть основания полагать, что живых в скором времени станет еще меньше.

— Я должна все осмыслить и взвесить. — Просмотрев список, девушка убрала его в кофр вместе с диктофоном.

— Взвесьте, — согласился я. — Взвесить надо. Авось, пока будете взвешивать, еще кого-нибудь прихлопнут.

Расстался я с ней, будто пациент, неудовлетворенный диагнозом врача. При этом понимая: она права. Права, подвергая мои доводы сомнениям. Права на все сто пудов.

Федор Максимыч накормил меня ужином с водкой, выпил сам для компании, сменился, и мы дружной семьей отправились на улицу Рубинштейна.

— Женщина может сыграть только самое себя! — рассуждал Федор Максимович, взбодренный алкоголем. — Именно поэтому в средневековом театре их на сцену не пускали! К чему, спрашивается, лезть на котурны и оставаться в собственном образе?! Нет, Сашка! Здесь была не дискриминация! Здесь был эстетический критерий! Стоящих актрис я берусь у беспалого по пальцам пересчитать!

Дарья вернулась раньше и встретила нас в самом траурном настроении.

— Опять выпил?! — помрачнела она еще больше, глядя, как Федор Максимович мажет шапкой по крючку вешалки.

— Что ты, Дарья! — всполошился мой тесть. — Мне же нельзя!

Дарья увернулась от его объятий и скрылась в комнату.

— Дети, Сашка, это ягоды жизни! — вздохнул Федор Максимыч. — У тебя дети есть?!

Вопрос его меня обескуражил, но он тут же спохватился, принес тысячу извинений и начал стаскивать пальто.

Свет в комнате был погашен. Дарья, с ногами забравшись на диван, смотрела телевизор без звука.

— Кумарин роль Нинке Сазоновой отдал, — сказала она, когда я присел рядом. — Тварь белая. «У нее, — заявляет, — фактура больше характеру соответствует». А сам на Нинкину грудь, сволочь, пялится.

Я погладил ее по голове.

— Дарья у нас талантище! — Федор Максимыч зажег свет и, споткнувшись по пути о ковер, добрался до кресла. — Ей бы во МХАТ! Агафью Тихоновну играть или жену Командора! Как ее?..

— Сама знаю! — пробурчала Дарья. — Ты это стервецу Кумарину скажи!

— Настоящая актриса, такая, как ты, любую роль потянет, — продолжал ее задабривать Федор Максимыч. — Это же только средневековые мракобесы женщин до сцены не допускали! Женщины, они вообще!

Почувствовав на себе его косой взгляд, я постарался остаться невозмутимым.

— Когда уезжаешь? — спросила Дарья, после того как Федор Максимыч отправился на покой.

— Завтра, — ответил я. — Утром.

Посчитав свою миссию в Санкт-Петербурге условно завершенной, я хотел вернуться в Первопрестольную до того, как слух о моем пребывании здесь докатится до противной стороны.

ГЛАВА 11 МАРГИНАЛИИ

Подобравший меня за чертой города белобрысый водитель с наколкой «Гена» между большим и указательным пальцами, в широкополой фетровой шляпе и клетчатой байковой рубахе, клюнул носом и тут же встрепенулся:

— Ты со мной разговаривай! Не то в кювет улетим! Маруха моя всю ночь мне спать не давала!

Вид у этого ковбоя действительно был бледный. Глядя на него, становилось понятно, почему коренные жители Нового Света прозвали колонистов «бледнолицыми».