Правила игры

Боги, – подумал Тогин, глядя ему вслед. – Неужели нельзя найти для пацана какого-нибудь воспитателя?

Впрочем, он знал, что жена Хиффлоса умерла при родах и тот вынужден был воспитывать сына один. Тяжелое бремя для мужчин, особенно – для некоторых.

Вольный Клинок вышел в неширокий коридор и поискал взглядом что-нибудь подходящее. Нашел на полу какую-то ветошь, поднял и, вернувшись на балкон, протер ограждение, после чего отправил тряпку на дно ущелья. Он сделал это вовремя – в коридоре послышался топот сапог: бежали стрелки, поднятые по боевой тревоге. Молитва немного задержала их, но не слишком.

Снова взлетели в воздух огненосные мячи, и снова взорвались чуть ниже первых этажей башни. Механики пристреливались. А вот когда пристреляются…

Тогин, чтобы не мешать, отошел в сторонку и дождался, пока на балкон войдут все стрелки. Потом он пожелал ребятам удачной стрельбы («Да-парень-спасибо-иди-не-мешай») и побрел по опустевшему коридору к своим. Похоже, скоро настанет и их черед. Когда начнется штурм, на нижних балконах потребуется много солдат, у которых нет семьи и детей… ну, хотя бы детей.

/смещение – последний луч закатного солнца/

Талигхилл стоял на колокольне до самого вечера. Отвлекся, только чтобы пойти пообедать, да и то – лишь после долгих и настоятельных уговоров Джергила. Телохранитель обязан хранить тело Пресветлого не только от окружающих, но и от самого Пресветлого.

Солнце зашло сегодня как-то неожиданно. Наверное, Талигхилл слишком увлекся происходящим внизу и попросту не обратил на светило надлежащего внимания (хотя, честно говоря, слово «увлекся» здесь не совсем к месту). А происходящее внизу особых надежд не вселяло. Скорее наоборот.

Хуминам удалось как следует пристреляться, и их катапульты сбили некоторое количество балконов на обеих южных башнях. Ответные действия ашэдгунцев дали мало: достать катапульты им не удалось ни с помощью небольших (и оттого – маломощных) баллист, ни – тем более – с помощью луков и стрел. Благо, обстрел башен занимал у хуминов слишком много времени, так как дальнобойных метательных машин у них было лишь две. Талигхилл мог надеяться, что взятие Южных продлится достаточно долго. А в том, что Южные падут, Пресветлый уже не сомневался.

Один из звонарей, тощий, как оголодавший пес, с вислой губой, ровно поперек разделенной старым шрамом, тихонько подошел к Джергилу.

– Я бы посоветовал господам спуститься вниз, – сообщил он тихим невозмутимым голосом. – Мы сейчас станем говорить с башнями, будет очень громко.

Телохранитель посмотрел на Пресветлого, слышавшего этот разговор.

– Да, – сказал тот. – Пойдем.

Звонарь поклонился и извлек из кармана две затычки, которыми стал обстоятельно и не торопясь затыкать уши.

Спускался Талигхилл машинально, размышляя все над тем же, что занимало его мысли целый день. Катапульты. Что с ними делать и откуда они такие взялись? Тем более – у южан, этих, по сути, дикарей, у которых даже государства долгое время не было, которые до сих пор не решили, на каком языке им между собой разговаривать, которых… Которых мы недооценили. И теперь расплачиваемся.

До этого дня у Пресветлого оставалась надежда: может, все обойдется. Может, они продержатся, пока подойдет Армахог с войском. Теперь надежды были разбиты двумя неуклюжими механизмами, крушившими балконы южных башен.

Над головой загудели колокола, мрачно и торжественно, словно предвещая близкое поражение и смерть. Этим гулом наполнилась вся Северо-Западная; вскоре ей ответили остальные башни. Люди, застигнутые величественными и тревожными звуками, останавливались и пытались разобрать, о чем же таком беседуют меж собой звонари.

Пожалуй, только Мабор, один из всех, обитавших сейчас в Северо-Западной, не вслушивался в звон колоколов. Он с остервенением рубил и колол деревянный манекен деревянным же мечом, и щепками уже был усыпан весь пол. Остальные «счастливчики», отзанимавшись в тренировочном зале положенное время, предпочли «свалить» в казармы, чтобы снова предаться либо сну, либо болтовне. Бешеный же чувствовал, что от этих тошнотворных занятий его воротит, как от лужи с ослиной мочой. За время, проведенное в Могилах, он достаточно нагляделся на каждую из этих небритых рож, чтобы и теперь еще проводить часы в их компании. Но другого общества у него не было: бывшие приятели и знакомцы по Братству тут же вспоминали о дюжине незаконченных дел, стоило им лишь увидеть косоплечую фигуру Бешеного; солдаты же гарнизона относились к «счастливчикам» свысока и пренебрежительно. А набиваться в друзья-товарищи, даже – в собутыльники Мабор не умел и не желал учиться. Он предпочитал дубасить мечом по манекену до тех пор, пока либо деревянная фигура не обретет еще одну талию, либо не сломается тренировочный меч. Но то, что Бешеный не обращал внимания на звон колоколов, вовсе не означало, что он вообще не следит за окружающим. Поэтому когда кто-то вошел в комнату и встал у него за спиной, Мабор остановил меч на полпути к манеке-новой груди (вторая талия уже наметилась и скоро должна была сравняться с первой), после чего обернулся.