Правила игры без правил (опыт литературной войны)

Речь, по сути, идет о выживании нынешних российских фантастов. Стало совершенно понятным, что конкурировать с англоязычной фантастикой мы просто не в состоянии. Мы базируемся на разных литературных основах. Для того, чтобы конкурировать с массовой фантастикой США надо выбабахивать по три четырехсотстраничных романа в год. С помощью компьютера или там другими способами - неважно. Важно то, что ни один российский фантаст сейчас этого не осилит. Мы по-другому устроены. И к тому же здесь требуется не просто выбабахивать эти романы, в первую очередь требуется, чтобы романы эти были доступны практически всем. То есть, говоря простым языком, требуется отказаться от содержания. Что, по-видимому, невозможно для автора, выросшего на российской культуре. Поэт в России всегда был более, чем поэт, таковое ощущение избранности сохраняется и поныне, и если уж ты берешь в руки перо, то, наверное, не за тем, чтобы написать, например, "К западу от Эдема". Никому из нынешних российских фантастов и в голову не придет писать аналогичный роман. Потому что - о чем тут писать? Потому что - в тематике Гаррисона нет повода для художественного высказывания. Никому и в голову не придет писать "Мир реки" или, скажем, "Левую руку тьмы", почему-то являющуюся, по крайней мере в фантастике, знаменитым произведением. Это, значит, про то, как некий инопланетянин попеременно является то мужчиной, то женщиной. Яркое художественное открытие. Я не знаю, сколько Урсула Ле Гуин писала этот роман. Предположим, три месяца, вряд ли больше. Но неужели ей не жалко было трех месяцев жизни? Это целых три месяца на подобную дребедень. В общем, для российского автора это исключено. Даже если кто-то из нас и захочет создать аналогичный роман, у него все равно ничего не получится. Существует иллюзия, будто бы написать плохую книгу легко, будто бы масс-культовое произведение требует значительно меньших усилий. Дескать, я такое левой ногой напишу. Так вот это именно убаюкивающая иллюзия. Проходной роман вовсе не требует меньших усилий, он требует другого автора. Чтобы написать аналогичный роман надо попросту стать другим человеком - с совершенно иным ощущением современного мира и с принципиально иным подходом к художественной литературе. Нужно быть слегка художественно недоразвитым. Нужно растянуть период литературной незрелости. А мы это уже проехали. Мы ушли дальше, и я просто не верю кому-то из нас удастся вернуться. И поэтому прав бы Борис Стругацкий, который, выступая по Петербургскому радио, четко сказал, что нам не следует конкурировать с англоязычной фантастикой, здесь мы уже проиграли, нам не следует учиться играть в бейсбол, которого мы не знаем, играть надо в свою игру - там, где мы хоть что-то умеем - и поэтому конкурировать надо не с Гаррисоном и Кларком, конкурировать надо с Маркесом и с Булгаковым, только здесь, вероятно, можно иметь какие-то вещественные результаты.

Чтобы выжить - я имею в виду, конечно, литературное выживание - мы обязаны предложить читателю то, что ему никто иной предложить не сможет. И мне кажется, что российская фантастика это сейчас предлагает. Мы - другие. Мы достаточно сильно отличаемся от англо-американских стандартов. В чем это отличие заключается, я сейчас обсуждать не стану: это дело критиков, настоящих и будущих, в конце концов, но принципиальная разница между российской и зарубежной фантастикой ощущается достаточно ясно. Если мы сохраним эту разницу, если море посредственной литературы не растворит нас одного за другим, если мы, как ныне говорят, дистанцируемся - по крайней мере в сознании квалифицированного читателя - от бурды, которой сейчас завалены лотки и прилавки, то мы выживем и вместе, и по отдельности. Если - нет, значит, нет. Наш читатель - это квалифицированный читатель. И он не должен вообще выбирать между Гаррисоном и Лазарчуком. Он должен знать: Гаррисон - это одно, и Лазарчук - это другое. Выбирать он должен между Лазарчуком и Пелевиным. Кому что ближе. Но дистанция между нами и литературой посредственной должна им подсознательно ощущаться.