повернул назад, считая боковые ниши. У третьей или у четвертой ткнул пальцем в нишу и, громко сказав: «Здесь», — шагнул в нее, потянув мальчика за собой.
Аршак зажмурил глаза, ожидая удара, но услышал только треск разрываемой бумаги. Обман, и здесь обман. Стены ниши были из обоев, крашенных под бетон.
— Вот твой дядя! — резанул по ушам голос Кошкодава.
Холодные пальцы взяли его за шею и повернули голову.
Большая комната, почти зал. Много старого хлама. На ошкрябанном, без одной ножки рояле возвышается груда битых стульев, в одном углу — пирамида диванов с раскуроченным нутром, в другом — стопки книг с красными корешками. В центре зала, среди мусора и обрывков газет стояли… Нары! Похуже, чем сооруженные дядей, — длиннее и из грубых, необструганных досок. Дядя лежал на первом ярусе с закрытыми глазами и крутил пристроенные к краю нар велосипедные педали с зубчатым колесом цепной передачи. На втором ярусе стояли пузатые бутыли с мутной жидкостью, вниз свисали полупрозрачные трубки, а когда Аршак пригляделся, его замутило — одна трубка влезала дяде в ноздрю, вторая кончалась иглой и упиралась в вену, третья…
— Что вы с ним делаете?! — закричал Аршак и бросился к дяде.
Дядя лежал тихо; грудь мерно вздымалась, он спал, и спал спокойно. Легкий румянец и слабая улыбка, а вовсе не искаженное страданиями лицо. Возможно, он видел приятные сны.
— Твой дядя спит, — вкрадчиво заговорил Кошкодав- Ракоед немного изменившимся голосом, — и будет спать долго, очень долго, так долго, сколько захочет. Питательного раствора хватит хоть на сто лет, и здоровье у него выправится со временем без стрессов и общепита. Ты думаешь, он спит? Нет, он живет, он живее всех нас, включая тебя и меня. Он видит сон и будет жить в нем до скончания века, а если пожелает, то и дольше. Он может растянуть сон на века, тысячелетия, миллионы лет — секунды сна так длинны! Это ты сейчас стоишь в грязной каморке, а твой дядя ведет свои верные легионы на штурм вражеских цитаделей или наслаждается с прекрасными наложницами, умными и кроткими, почитающими за честь служить ему телом и мыслью; а может, он созидает прекрасные города, полные счастья и качественной еды, обители мудрецов и поэтов, хранителей тайны и веры… Не ошибусь, если скажу, что в прихоти своей он может обратить мир в прах, а прах развеять во мраке абсолютной ночи. Быть может, сейчас он измышляет немыслимое, а верные слуги и соратники готовы в тот же миг воплотить волю его в деяние неотвратимое и ослепительное, залить мироздание кровью или шампанским… по выбору! — и никогда не испытает он скуки, век его насыщен и ярок, цвета сочны, а вкус плодов изыскан…
Аршаку стало страшно. Спящий дядя напугал его больше, чем все непонятное и темное до этой встречи.
— Вы что, — спросил он не оборачиваясь, — на игле его держите?
— Фи, как грубо! Игла и все такое — это ваши нехитрые забавы. Подумаешь, много ума надо — травить себя алкалоидами. Нет, дорогой ты мой мальчишечка, твой дядя живет полнокровно и полноценно, все как полагается, без фуфла и дешевки. И удел его завиднее твоего, ибо, узнай же, упрямец, тебя ждут мытарства и хлопоты, а брат твоей матери восседает на троне возвышенном, и мир у его ног — половая тряпка, а сильные мира — персть земная… Узнай же и трепещи — твой дядя — король Аэндора! И это лучшая участь из всех.
Аршак очумело слушал излияния Кошкодава, и перед глазами у него поплыло, закачалось. «Надо спасать дядю». — Мысль не успела оформиться, как он оказался у нар и затряс спящего:
— Вставайте, дядя, немедленно вставайте! — А за спиной трепыхалось хихиканье. — Да что же вы, дядя! — рассвирепел Аршак. — Пока вы тут спите, вас тетя, наверное, по моргам ищет!
При упоминании тети по безмятежному лицу прошла легкая тень, но тут же исчезла, и благостная улыбка снова тронула уголки губ.
— Ты и впрямь хочешь его разбудить? — удивился голос за спиной. — Ну, как знаешь.
Дядя перестал крутить педали и задышал сильнее. Минуты через две он громко всхрапнул и открыл глаза.
— А, это ты, — только и сказал он, увидев племянника.
— Вставайте, дядя, — вцепился ему в плечо Аршак, — тут такие дела…
— Какие дела? — чуть громче произнес дядя, но с места не двинулся. — Какие тут могут быть дела? Не преувеличивай.
Аршак не выдержал, всхлипнул и торопливой скороговоркой рассказал ему о передряге, в которую попал после дядиного исчезновения. Дядя спокойно выслушал, помолчал и невпопад ответил:
— Да-да, конечно. — Потом сдвинул брови и забормотал что-то невнятно, медленно закрывая глаза.
Аршак понял, что дядя вырубается, озверел и, подобрав с пола щепку, сунул ее в зубчатку. Цепь дернулась и замерла, и дядя замер в позе опрокинутого велосипедиста.
— Ну что ты от меня хочешь?! — страдальчески сказал он. — Дайте хоть минутку покоя!
— Дядя, очнитесь! — закричал Аршак. — На вас глюки наводят, вы тут совсем сторчитесь, вставайте, дядя!