Правила игры в любовь

— Выйду, конечно, — очень серьёзно ответила она. — А то ты ещё какую-нибудь себе невесту найдёшь и будешь водить её по клубам вместо меня.

— Не буду, Тань. Ни искать, ни водить. Только ты, — и потянулся к её губам. Поцеловал. Так глубоко, как только смог.

Всё остальное он расскажет позже. О Нике, например. И о том, какой он был дурак. И что она оказалась сильнее. И что это не он её спас, хоть и распускал перья и убеждал, что сильный мужик, со всем справится, а она его спасла.

Обо всём поговорят они, когда не останется вокруг никого — только Лео и Эль, как кусочки пазлов, что однажды совпали, сцепились, да так и остались вместе.

Таня

Я больше не сердилась и не обижалась. Антон Григорьевич в белоснежной постели смотрелся… чужеродно.

— Пап, внуков хочешь увидеть? — спросил Лео не поздоровавшись.

Король-старший лишь челюсти сжал и упрямо смотрел куда-то поверх наших голов.

— Я поговорил с доктором. У тебя достаточно высокие шансы на благополучный исход операции. Учти: мы с Таней женимся — на свадьбу успеешь, а вот внуков сразу не жди, нам ещё доучиться нужно. Так что выбирай: либо живём и радуемся, либо два метра под землю. Там темно и холодно. И нас нет. У тебя ещё Одуванчик мелкий. Так что подумай.

— Не нужно жениться только потому, что я умираю, — разлепил папа Лео губы. — Это… была плохая идея — насильно тебя под венец вести.

Лео приподнял брови и сделал недоумённое лицо, хотя я видела: у него черти в глазах пляшут. Но Король-старший на нас не смотрел, поэтому не мог распознать лёгкую иронию.

— Я Таню люблю, пап. Поэтому женюсь. А не потому что тебе приспичило.

У него получается легко. Разговаривать, поддёргивать отца. Признаваться в любви. А у меня сердце заходится и в ушах звенит от ликования и счастья.

Говорят, людям нужно и то, и это, и пятое, и сто двадцатое.

Неправда. Порой достаточно простого «люблю», «женюсь», «сделаю». Или ещё чего-то незначительного. Как наши переплетённые пальцы, например. Как улыбка, что медленно, но уверенно рождается на губах Короля-старшего.

— Ты подумай, пап. Только недолго, — говорит Лео на прощание. Но я уверена: старший согласится. Потому что нет ничего сильнее надежды. После любви, конечно.

А потом мы возвращаемся домой. В ту самую квартиру, куда, как мне казалось, я никогда не вернусь. Закрываем дверь и остаёмся наедине друг с другом. Только он и я. Может, поэтому нам некуда спешить.

Мы принимаем душ. Пьем кофе. Лео, вспомнив, чертыхается и ищет Артура, что лежит в какой-то клинике.

— Живой? — спрашивает он, как только ему удаётся дозвониться.

— Не дождёшься, — отвечает Константиновский и, кажется, смеётся и что-то говорит ещё.

Лео после разговора улыбается.

— Папа будет доволен, — говорит он, — он за ним очень долго гонялся, а, оказывается, нужно было всего-то спасти ему жизнь, чтобы заполучить с потрохами. Но я всё равно ревную, Тань. И к нему, и к этому твоему Ландау.

— Не нужно, — отвечаю очень серьёзно и делаю шаг вперёд. Прикасаюсь к его коленям, развожу их, чтобы быть как можно ближе. Он сидит. Я стою. Руки его смыкаются на моей талии. И становится хорошо. — Не ревнуй, Лео. Потому что очень давно я выбрала тебя. Влюбилась по уши. А ты, такой суровый и взрослый, не замечал.

— Всё я замечал, Тань, — голос у Лео глухой, дрожит от волнения.

Губы его касаются живота, и я чувствую, как низкие вибрации наполняют меня до краёв. Его тембр сплетается с дрожью тела, и рождается музыка.

Музыка любви, способная возвеличить и уронить на ложе, где двое становятся единым целым. Сделать больно и излечить. Провести по краю и не дать упасть. Так много нот у этой музыки. Их гораздо больше семи.

Но мне это даже нравится, потому что никогда не надоест познавать её оттенки и полутона, идти на ощупь, ошибаться, печалиться, радоваться, огорчаться, смеяться, ликовать, наполняться счастьем. Потому что нас двое. Он и я. Лео и Эль.

— Я люблю тебя, — шепчут его губы, прокладывая дорожку из поцелуев по моей коже.

— И я люблю. Очень-очень, — произношу глухо, вплетая свои пальцы в густые волосы мужчины, что стал моим первым и единственным.

Я глажу его широкие плечи, стягиваю футболку. Касаюсь горячей кожи и мускулов — наслаждаюсь тому, как они перекатываются под моими пальцами.

А потом всё становится неважным. Только наше дыхание, стоны, чувственный восторг, в котором можно сгореть без остатка и возродиться, чтобы сделать новый шаг в новом измерении, где больше нет никакой игры, а есть только Любовь.



Эпилог

— Давай уже покончим с этим! — капризничала я, примеряя очередное платье, но Лена была неумолима. Ей всё не нравилось. — Если ты не остановишься, я пойду под венец, обмотавшись парусом. Как раз будет то, что нужно, потому что скоро я не влезу ни в какие твои дизайнерские шмотки!

— Что, уже?! — округлила Лена глаза, а я прикусила язык. — Что ж ты молчала, партизанка!

Ну вот, проболталась. Но зато платье нашлось сразу. Идеальное.