Правила крови

Я спрашиваю, была ли в письме еще какая-нибудь информация о Патрисии. Люси сухо отвечает, что если я имею в виду гемофилию, то не было. Патрисия писала о приятных воспоминаниях, связанных у нее с Дианой, и о том, что в последний раз они виделись в квартире Клары.

— А ваша мать когда-нибудь упоминала об этом?

— Не помню. Но это могло быть давно, когда я училась в университете. Мы все не большие мастера писать письма.

Последние десять минут я размышлял над тем, что должен позвонить в больницу, как только доберусь до телефонной будки, но после того, как мы с Люси прощаемся и обмениваемся пустыми обещаниями не терять связи, сажусь в такси и еду прямо туда.

Теперь ничего делать не нужно, только ждать. Долгое Ожидание, как говорят в больнице, четырнадцать дней между трансплантацией эмбрионов и тестом на беременность. В нашем случае эти дни растягиваются между концом апреля и началом мая. Джуд ничего не может сделать, чтобы увеличить шансы трех крошечных, размером с булавочную головку эмбрионов, — не помогут ни витамины, ни пищевые добавки, хотя ей рекомендовано избегать чрезмерной физической нагрузки и алкоголя. Она так хочет, чтобы все получилось, что, как мне кажется, с радостью отказалась бы от пищи, если бы это гарантировало успех. Я тоже отчаянно хочу, чтобы все получилось, чтобы Джуд была счастлива — или осталась счастлива.

Хотя теперь ее не назовешь особенно счастливой; она легко переходит от смеха к слезам, иногда отчаянно стремится отвлечься от всепоглощающего желания, затем испытывает вину и суеверный страх. Джуд боится, что если перестанет думать об этом хотя бы на секунду, ее мстительная матка ополчится на нее и отвергнет эти зародыши — из-за того, что Джуд недостаточно их хочет. Настоящее безумие.

* * *

Осталось всего одиннадцать дней, и с Джуд все в порядке. Я снова думаю о надежде, этой вероломной добродетели, о том, как она наполняет душу и тело Джуд, вдыхает в нее силы, сбрасывает десять лет, делает походку пружинистой, заставляет глаза светиться. Она даже просит у меня прощения за «отстраненность» и «поглощенность своими мыслями». Все эти недели она была не очень хорошим товарищем, не очень хорошей женой, замечает Джуд, но она все это мне компенсирует, когда будет знать, что у нее здесь — она хлопает себя по плоскому животу — растет здоровый ребенок. И мне не стоит волноваться из-за продажи дома, потому что мы не должны его продавать. Джуд возьмет дополнительную работу, станет личным редактором у какого-нибудь популярного миллионера или, неопределенно прибавляет она, будет читать кому-нибудь рукописи. Я возражаю, убеждаю ее, что не волнуюсь и убежден, что все будет хорошо, хотя на самом деле так не думаю. Мне кажется, Джуд не понимает, что значит работать, когда дома ребенок, не говоря уже о второй работе. Изо всех сил напрягая воображение, я могу поверить, что такое возможно, но понимаю: дома с ребенком буду сидеть я, причем еще и работать, чтобы оплачивать услуги няни. Естественно, ничего этого я не говорю. Прошли те времена, когда мы делились друг с другом самыми сокровенными мыслями и были честны друг с другом — по крайней мере, в той степени, в какой вообще могут быть честными люди. Мне даже не хочется рассказывать о том, как продвигается биография Генри. Как мне рассказать женщине — своей жене, — которая является носителем дефектного гена, о том, что я нашел других женщин, носителей дефектных генов? Джуд в курсе, что я встречался со своей родственницей Люси, но подробностей знать не желает. Она не спрашивает, и я не говорю.

Я не сказал ей о деревушке Тенна и о своей убежденности, что Барбла Майбах уроженка тех мест. Какой смысл? Независимо от исхода ПГД, поехать туда я не смогу. Я понимаю, что Джуд хочет, чтобы я был рядом. И я буду, пока она этого хочет. Проклятая Тенна. Несчастная Тенна. Я рассказал Дэвиду, однако он не очень заинтересовался. Похоже, этих любителей генеалогии не интересуют личности, места рождения, исторические аномалии — только имена и даты.

Мы с Джуд не занимаемся любовью. Она боится что-либо потревожить. Никто не рекомендовал ей воздержание, но истории рассказывают всякие. Держа ее в объятиях и желая большего, я вспоминаю слова другой женщины, тосковавшей по любви. Моя подруга после развода и до встречи с Джуд. Однажды ночью она сказала, что у человеческих существ должно быть что-что еще, а не только разговоры и совместное времяпрепровождение, потому что это дружба; не только любовные объятия, потому что это похоть, — а нечто иное, что можно обнаружить только пребывая в этом трансцендентном состоянии. Она как будто обижалась, что этого не существует или она не может его найти, и сердилась — на что? На Бога? На жизнь? Тогда я ничего не понял. Наши отношения меня устраивали. Но я не был влюблен. Тогда. Теперь я вспомнил ее слова, и теперь я их понимаю — я хочу того же, что хотела она, и, подобно ей, не могу найти.

30