Правила крови

Жена обыденным тоном сообщает мне, что секс для нас больше не обязателен. Мне это не приходило в голову? Главное, что у нее теперь взяли яйцеклетки, а у меня — сперму. Конечно, говорит Джуд, секс не станет помехой, просто он не является необходимым условием.

— Большое спасибо, — отвечаю я, потому что теперь все это меня злит. Наш разговор происходит после того, как у Джуд взяли яйцеклетки, а я при унизительных обстоятельствах, как нетрудно догадаться, предоставил оплодотворяющий эликсир. Если ничего не получится, мне придется делать это снова и снова.

— Мне еще хуже, — говорит Джуд.

Вероятно, все так, но только она хочет ребенка, а я — нет. Мое лицо напряжено — от улыбки и притворства. И все же я не вижу выхода, кроме как притворяться. Альтернатива — конец нашего брака. За эти последние недели я понял, что потеря Джуд — даже той изменившейся Джуд, которой она становится, — будет худшим, что со мной может случиться, о чем я не могу думать без паники, без ощущения, что я балансирую на краю бездны. Но смогу ли я все выдержать, лишь бы сохранить брак? Потерю дома, возможно, трех кричащих младенцев, необходимость бросить писательское ремесло и найти какую-нибудь работу? Смогу ли я вынести отсутствие секса с ней?

— Ты же не это имела в виду? — спрашиваю я. — Что секс у нас был необходимостью?

— Дорогой, — говорит она, но не прикасается ко мне, не берет мою руку и не целует ее. — Я имела в виду лишь то, что благодаря чудесам науки для рождения детей мы не нужны друг другу в этом смысле.

Дети. «В этом смысле». Похоже на эвфемизм, который могла бы использовать моя прабабушка Эдит. Мы с Джуд возвращаемся домой; процесс запущен, жребий брошен. Я должен сидеть с ней. Должен открыть бутылку шампанского. Воспользоваться моментом, пока спиртное не запрещено — в противном случае близнецы могут родиться с плодным алкогольным синдромом. Я должен выпить за наше будущее как родителей и спланировать детскую на верхнем этаже квартиры, которую мы, вне всякого сомнения, купим на Мейда-Вейл. Но силы у меня заканчиваются, и я ухожу в кабинет, чтобы поразмышлять над историей Генри.

Какое-то время я просто перекладываю бумаги, открываю папки и смотрю в них, ничего не видя. Но тайна Генри все еще способна отвлечь меня, и я снова погружаюсь в его жизнь. Как я уже говорил, в дневниках и в блокноте нет сведений о путешествии в Девоншир, но я должен просмотреть их еще раз. А еще есть сотни писем, аккуратно рассортированных по году написания и имени отправителя. Единственное утешение — мне не нужно проверять письма, написанные до 1862 года, когда родился Альберт Байтфорд, или после 1883-го, когда было совершено убийство. Я скопировал все имеющиеся у меня письма, но все равно многие можно прочесть только с помощью лупы.

Лучшей (или худшей?) новостью было бы открытие, что Генри знал Гарольда Клайда. Предположим, к примеру, что они с Ричардом Гамильтоном путешествовали пешком по плато Дартмур за несколько лет до смерти Гамильтона в 1879 году. В моей коллекции сотни писем от Ричарда, и еще тридцать от него к сестре Кэролайн. Слава богу, почерк у Гамильтона разборчивый и крупный, и увеличительного стекла для него не требуется. В письмах много упоминаний о пеших прогулках вместе с Генри, однако все они, похоже, имели место в Шотландии и в Йоркшире; исключение представляет единственная экскурсия в Скалистый край. В одном из последних писем к сестре, датированном октябрем 1879 года, Гамильтон рассказывает об отпуске, который он несколько лет назад провел в Корнуолле, но это место находится далеко от Дартмура, и хотя Ричард, скорее всего, проезжал Плимут, Байтфорд в то время работал помощником садовника в Ливси-Плейс и никогда не был не только в поезде, но, скорее всего, даже на железнодорожной станции и платформе.

Я просматриваю письма Генри к матери, а также Элизабет Киркфорд к ее матери, но тщетно, а затем меня, как всегда, начинает мучить совесть. Я откладываю письма, нахожу Джуд и открываю шампанское. Она так счастлива и довольна, что не заметила ни моей прохладной реакции, ни плохо скрытого смятения, и теперь спрашивает, впервые за несколько недель, как у меня продвигаются дела с Генри.

Я рассказываю, и она говорит, что ничуть не удивлена.

— Я же тебя предупреждала: он что-то замышляет.

— Да, но ты имела в виду причины женитьбы на Эдит.

— И что? Может, он убил Элинор, чтобы жениться на Эдит. Это и есть коварный замысел, в полном смысле слова.

Я возражаю: не могу поверить, что сорокасемилетний мужчина с первого взгляда теряет голову от девушки, случайно встреченной на улице, а несколько месяцев спустя охладевает к ней и влюбляется в ее сестру.

— А почему ты считаешь, что здесь замешана любовь?

— Дело не в том, что я романтик. Просто не могу придумать другой причины, почему Генри хотел жениться на любой из них. А ты?

— Наверное, нет. Но ты должен подумать о причине убийства Элинор.

— А разве открытие, что невеста является носителем гемофилии, — недостаточная причина?