Эдит сфотографировала его с Александром и Элизабет в саду Эйнсуорт-Хауса, и хотя даты на снимке нет, ее можно приблизительно определить по возрасту сына и дочери. Элизабет здесь высокая и красивая, темноволосая, с резкими отцовскими чертами лица, уже взрослая женщина восемнадцати или девятнадцати лет; Александру лет восемь — он крупный мальчик, по виду здоровый, в матросском костюмчике. Элизабет родилась в 1885-м, а ее брат — на десять лет позже, и это значит, что снимок сделан в 1903 году. Генри уже старик. Ему еще не исполнилось семидесяти, однако он словно стал ниже ростом, волосы поредели, лицо сморщилось. Он все еще профессорствует на кафедре патологической анатомии в Университетском госпитале, но, скорее всего, редко читал лекции. После выхода в свет его третьей книги прошло семь лет, но, судя по всему, Генри собирался опубликовать еще одну.
Эта книга упоминается в двух письмах от Барнабаса Коуча. В одном из них, датированном маем 1901 года, он спрашивает, как продвигается дело. «Зная вашу продуктивность, — пишет Коуч, — я не сомневаюсь, что если вы еще не приближаетесь к завершению своего труда, что кажется невероятным в свете грандиозности поставленной задачи, то — надеюсь, вы извините меня за такую дерзость — уже сломили его сопротивление». Вероятно, Коуч получил отповедь, причем в довольно резких выражениях, поскольку в следующем году он пишет: «Вы можете снова меня бранить, дружище, но я не могу удержаться от вопроса о том, как продвигается ваш Главный Труд. Восхищенные читатели — а это значит, все ваши читатели — с нетерпением ждут публикации и откровений, содержащихся на ее высокоученых страницах». Коуч явно умел подольститься, но мы никогда не узнаем, любил ли Генри лесть, или она его утомляла.
Ожидания почитателей не сбылись —
С 1903 года записи в дневнике Генри становятся короче и реже. Их может разделять несколько недель. Все отраженные в дневнике события — это светские мероприятия, дни рождения членов королевского семейства, свадьбы и похороны. В записях Генри ни разу не упоминаются дни рождения детей и, если уж на то пошло, жены. Больше времени он, похоже, посвящал заметкам в блокноте. Я решил, что мне следует их прочесть, несмотря на необходимость пользоваться лупой. Именно этим я теперь и занимаюсь.
Меня постигло разочарование. Это довольно скучные, типичные для викторианской эпохи (если быть точным, то теперь уже эдвардианской) рассуждения о тщетности человеческих желаний, о путях славы, ведущих к могиле, и об ослаблении веры в Бога. В тексте часто появляются абстрактные добродетели, часто с прописной буквы — Храбрость, Честность, Решимость, Скромность. Я вспомнил о фресках Дайса в комнате для облачения королевских особ, где изображены подобные аллегории, и подумал, не они ли вдохновили Генри. В этих рассуждениях нет ничего примечательного. По крайней мере, я так думал, когда в раздражении собирался закрыть блокнот. Нудный Генри. И тут кое-что мне вдруг показалось странным. Вряд ли вы купите блокнот для заметок и размышлений, заполните его до конца последней страницы, а затем бросите свое занятие. Но именно так, похоже, и поступил Генри. Последняя строчка в блокноте располагается в самом низу последней страницы. Вот она: «Скромное сердце быстрее приведет к мирскому успеху, чем высокомерие». На этой фразе Генри остановился.