Уильям был знаком с человеком, который работал вместе с музыкальным продюсером Лу Адлером. Сейчас Адлер занимался подготовкой грандиозного трехдневного фестиваля в Монтерее, посвященного музыке, любви и миру во всем мире. Фестиваль начинался 16 июня 1967 года, и на него должны были приехать Grateful Dead, Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, The Who, Отис Реддинг и многие другие. Уильям уговорил своего приятеля, чтобы Винсенту разрешили выступить на фестивале. Винсенту эта затея показалась сомнительной: он был уличным музыкантом и не привык петь со сцены перед огромной аудиторией. Но в конце концов Уильям уговорил и его тоже. Уильям дал десять долларов администратору, чтобы Винсенту выдали гитару. Винсент был во всем черном и перед выходом на сцену снял ботинки и носки. Он пел босиком, в венке из листьев, который сплел ему Уильям.
Это был странный час: ранние сумерки, блеклое, тусклое время, когда никто не стремился на сцену. И вот он, Винсент. Никому не известный. По сути, никто. Парень в черном, с чужой гитарой, позаимствованной на время. Никто о нем даже не слышал; никому не было дела до его песен. Он казался абсолютно спокойным, если не особо присматриваться к его красивому, взволнованному лицу. Когда Винсент начал петь, никто даже не смотрел на сцену, но потом кто-то резко прибавил звук в микрофоне – наверняка это был Уильям, – и голос Винсента воспарил над толпой, словно по волшебству. Зрители изумленно притихли, сумерки постепенно сгустились в ночь.
Когда он закончил, все потрясенно молчали, а потом толпа взорвалась аплодисментами. Уильям взял Винсента под руку и увел за сцену.
– Парень, ты их околдовал, – сказал ему кто-то из администраторов, но Винсент не обратил на него внимания. Он смотрел в ту сторону, где на самом краю толпы, на пятачке желтой травы, стояла маленькая сероглазая девочка. Он встречал ее раньше, правда?
Оставив Уильяма прощаться с организаторами, он подошел к малышке.
– Я тебя знаю, – сказал он.
– И я тебя знаю, – отозвалась она.
Это была Реджина Оуэнс, теперь шестилетняя. Ее мама, Эйприл, стояла у нее за спиной. Ее светлые волосы отросли так, что если бы она сейчас села, то села бы прямо на них. Ее лицо дочерна загорело под солнцем пустыни. Она была совершенно нездешняя, неземная. Словно волшебное создание из сказки.
– Мой милый братец, – сказала она, обнимая Винсента.
Уильям, человек явно не робкий, подошел познакомиться. Эйприл внимательно посмотрела на Уильяма, потом – на Винсента и лукаво улыбнулась.
– Теперь, когда ты уже не мальчишка, как раньше, я вижу тебя настоящего. Дай-ка я догадаюсь. Когда ты спешил на свидание, на которое нельзя опоздать, ты шел к нему. Надо сказать, ты меня одурачил.
– Я думал, на это никто не способен, – ответил Винсент.
– Никто, кроме тебя. – Эйприл невесело улыбнулась.
– Вы родственники, – сказал Уильям, чтобы разрядить напряжение между ними. – Я заметил, у вас очень похожие глаза.
– Да, мы родственники, но дальние, – сказал Винсент, принимая от Реджины букет ромашек, которые она собрала на лужайке. – Такие далекие, что не разглядишь и в подзорную трубу. – Он улыбнулся Эйприл, и она улыбнулась в ответ и сказала:
– Или даже в телескоп. Если Оуэнс решил отдалиться, его ничем не удержишь.