Правила отбора

Возвратившись за письменный стол, снова задумался. Задача перемещения в будущее начинала потихоньку решаться, что не могло не радовать. Однако другая задача, не менее, на мой взгляд, важная, пока буксовала. С одной стороны, товарищей из КГБ я уже как бы заинтересовал и даже "закорешился" с некоторыми, однако предложить им что-то конкретное пока не мог. "Исправлять надо досадное упущение. Наметить план действий и прикинуть вчерне способы его выполнения".

Вырвав из очередной тетрадки пару листов, я разложил их перед собой на столе, достал коробку с цветными карандашами и, уподобившись знаменитому штандартенфюреру, принялся рисовать.

Первым на бумаге, в левом верхнем углу, появился румяненький колобок с коротенькими ручками и еще более короткими ножками. На лбу у этого изделия пекарной промышленности имелось родимое пятно характерной формы. "Здрасьте вам, дорогой Михаил Сергеевич…"

Справа от колобка я схематично изобразил жителя гор в кепке-аэродроме, торгующего помидорами на колхозном рынке. "Жаль, Эдуард Амвросиевич, что усов у вас нет. Вышло бы колоритнее…"

Слева внизу расположился кряжистый пень в очочках. Зачем пню очки, было не совсем ясно. Видимо, чтобы "интеллект" подчеркнуть. Над пеньком висел транспарант"…изм с человеческим лицом". Идеолог, короче. Как его звать-величать, я понял секунд через десять – подсознание смилостивилось и подсказало-таки верный ответ. "Пропасть надо перепрыгивать одним прыжком, уважаемый товарищ Яковлев… Александр Николаевич… Достаточно лишь оттолкнуться корнями и – хоп! – ты уже на небесах. Или в земле. Обетованной, естественно…"

Последним на этом тетрадном листке, в нижней правой четверти, я изобразил еще одного известного всем (в смысле, всем в будущем) персонажа. Крупный, хотя и слегка помятый, мужик с всклокоченной шевелюрой в стиле "играл в теннис, потом принял душ" стоял, подпирая какую-то стеночку. В руке этот гражданин держал теннисную ракетку. Держал он её, кстати, почти как бутылку, горлышком-ручкой вверх. Наверное, не мог толком сообразить, откуда у него эта хрень и что именно надо с ней сделать. То ли в соперника запустить, то ли отхлебнуть из горлА.

На заднем плане виднелся горбатый мостик, на котором сидели какие-то товарищи в касках. "Шахтеры", – сообразил я спустя секунду-другую и добавил на каски маленькие фонарики.

"М-да, уважаемый Борис Николаевич. Аккуратнее вам надо ходить по мостам. Не ровён час, свалитесь. Случайно конечно…"

Налюбовавшись как следует на картинки, я отложил этот листок в сторону и взялся за следующий. На нём стоило запечатлеть фигуры калибром поменьше.

Два первых "независимых" мэра Москвы и Питера нарисовались сами собой. В виде двух мухоморов. Только у одного шляпка была красная с белыми пятнами, а у другого белая и пятнышки, соответственно, красненькие. Впрочем, не суть важно. Хоть и не похоже, но одно и то же, как говорят в народе. А еще у того, который из Питера, сбоку отросток имелся, по форме очень напоминающий лошадиную морду, вид сбоку… или анфас, хрен знает. Короче, с какой стороны ни смотри, видишь почему-то кобылу. Тощую. Кормили её, наверное, плохо…

Под мухоморами я изобразил свинью. Симпатичная получилась хрюшка. Толстенькая, отъевшаяся. Пятачок размером с тарелку. Глазки узенькие. Вид довольный. Если такую на сало пустить, шпика получится центнера два, не меньше. Не забыть только соли и перца побольше, чтобы природную вонь перебить, что свинке от прототипа досталась. От Егорушки свет Тимуровича.

Четвертый рисунок существенно отличался от предыдущих. Бегущий с огромной скоростью страус. Бежал он, скорее всего, от охотников. Тех, которые гнались за ним огромной толпой, желая, по всей видимости, даже не съесть беглеца, а просто поймать и повесить. Правда, повесить, на мой взгляд, этого типа было довольно сложно. Шейка у страуса тонкая, длинная, любая петля соскользнет, не успев затянуться. Оперение у голенастого представителя отряда бегающих и нелетучих было рыжего цвета, а на хвосте болталась картонная бирка с надписью "ваучер"…

Закончив рисовать страуса, я отложил в сторону карандаш, заложил руки за голову и принялся размышлять. Продолжать и дальше пачкать бумагу было как-то лениво. Восемь целей – это уже немало, замучаешься отстреливать. Или ловить и в клетку сажать, чтобы потом показывать на ярмарках всему честнОму народу. Устал я, короче. Склонился опять над столом, разгладил оба листка, окинул рисунки придирчивым взглядом и глубокомысленно… очень глубокомысленно усмехнулся.

"Ну? И что мне теперь прикажете с вами со всеми делать, господа хорошие?.. Вопрос, однако…"

Вторник. 21 сентября 1982 г.