— Нет. Не всё. Тебе, например, лет через тридцать уже не придётся смотреть в обычные теодолиты и нивелиры и рисовать исполнительные с помощью карандаша и линейки. У тебя будет специальный прибор, который сам настроится и сам снимет нужные точки. А потом его можно присоединить к другому прибору и тот за десяток секунд напечатает необходимое количество чертежей.
— Да. Это было бы здорово. Прямо «Дверь в лето» Хайнлайна, чертёжник Дэн, — Лена мечтательно улыбнулась, но затем снова нахмурилась. — А как же полёты на Марс, Венеру, Луну, к звёздам? Ты ничего про это не говорил.
— Да. Не говорил. Поскольку этого не случится, минимум, лет пятьдесят или больше.
— Но… почему?!
— Потому что подавляющему большинству это будет не нужно, — развёл я руками.
Лена молчала секунд пятнадцать. А потом словно продолжила мою мысль:
— Кажется, я понимаю. Когда всё достаётся легко, а вокруг так много соблазнов, какой смысл задумываться о звёздах? Легче и проще мечтать о новом наряде для вечеринки, о поездке на море, ещё об одном телевизоре или, к примеру, магнитофоне и чтобы не хуже, чем у других… Увы, но ты абсолютно прав. Всё, видимо, так и будет. Люди начнут жить в выдуманном ими же мире или даже мирах. А всякие роботы и ЭВМ им в этом помогут. Подскажут, что лучше, где лучше и как лучше, и постепенно заменят друзей, а потом и мужей, жён, детей, родителей, родственников. Человечество не успеет опомниться, как превратится в сборище одиноких несчастных ненавидящих весь свет эгоистов. Сколько оно ещё проживёт после этого, я даже боюсь предсказывать.
Девушка опять замолчала.
Молчал и я. Не потому что мне нечего было сказать, а потому что был удивлён точностью сделанного Леной прогноза. Всё-таки хорошо, что эта умница и красавица не досталась какому-то полудурку Витьку, мелкому жулику и фарцовщику. Есть в этом какая-то… высшая справедливость. Жаль только, что потом она опять выбрала не того… Но тут уже ничего не поделаешь. Любовь зла, и козлы этим беззастенчиво пользуются… Ума не приложу, как нам теперь из всего этого выбираться… да и надо ли?..
На холодной скамейке мы сидели ещё минут двадцать.
А потом я ушёл, и Лена меня не удерживала.
Просто спросила:
— Завтра придёшь?
И я ответил:
— Не знаю.
— А послезавтра?
— Послезавтра приду обязательно, — и, улыбнувшись, добавил:
— Даже если война…
Воскресенье. 10 октября 1982 г.
Чтобы закончить объект, нам хватило полтора дня. Правда, и вымотались, как собаки. Вчера я вернулся в общагу в половине двенадцатого и сразу же завалился спать. А сегодня поднялся на ноги в шесть утра и снова поехал на Войковскую. Впрочем, дело того стоило, поскольку уже в пятнадцать ноль-ноль я был свободен как птица. Верёвки, альпинвентарь и строительный инструмент мы спрятали в выделенной в подвале каморке и, договорившись о том, когда займёмся перебазированием на новый объект, разбрелись кто куда. Мишаня пошёл в кино, Лёха с Олегом поехали на какую-то «тайную» встречу, а я двинулся назад в Долгопрудный.
В общежитии первым делом отправился в душ — смыть с себя пыль и грязь хотелось на уровне почти что инстинкта. А когда, распаренный и до безобразия чистый, с обмотанными полотенцем чреслами, вернулся в комнату, то обнаружил там не только соседа, но и двух никак не ожидаемых здесь персонажей.
— А вот и он! Я же говорил, пять минут, — указал на меня Олег Панакиви.
— Здорово, бродяга!
Крепкий под два метра ростом парень поднялся со стула и сперва по-медвежьи облапил меня, а затем словно клещами сдавил мою длань своей здоровенной ручищей.
— Ой! Андрюшка!
Сидящая возле окна девушка приветливо махнула рукой, но, узрев мой оголённый торс, вдруг покраснела и, опустив глаза, принялась сосредоточенно рыться в сумочке, как будто забыла там что-то важное и что надо обязательно отыскать прямо сейчас.
Гена Кулешин и Ира Чарникова. Мои одноклассники.
Сколько же я их не видел? Лет, наверное, двадцать.
И ведь не изменились почти. Какими запомнил когда-то, такие и есть…
— Сейчас. Секундочку. Только переоденусь.
Я, наконец, вырвался из Генкиного «захвата» и, прихватив шмотки, стыдливо нырнул за шкаф.
— А мы думали, уже не дождёмся тебя. Уже уезжать хотели, — посмеивался Кулешин, дожидаясь, когда я закончу с одеждой. — Силён ты, однако, в ванной плескаться.
— Не в ванной, а в душе, — бурчал я, пытаясь попасть ногами в штанины.
— Да какая разница?
— Большая. В ванной я бы сидел в три раза дольше.
— Значит, повезло.
— Это точно…
Я выбрался из-за шкафа, поправил ворот рубахи и широко улыбнулся гостям.
— А вот теперь и вправду привет! Какими судьбами?
— Да вот, решили тебя навестить, — Ира оставила сумочку и, чуть прищурившись, внимательно осмотрела меня с головы до ног, словно прикидывая, не ошиблись ли они адресом, тот ли это Андрей Фомин, которого они знали, или не тот. — А то ведь два месяца уже прошло, а от тебя ни слуху, ни духу. Нехорошо.
— Знаю, что нехорошо, — развёл я руками. — Дел просто много. Учёба, работа, туда-сюда.